Свет золотой луны (сборник)

Протоиерей Николай Викторович

Матушка Варвара взяла со стола маленький серебряный колокольчик и позвонила. Вошла молоденькая келейница игуменьи Таня. Она поклонилась матушке Варваре и молча ждала ее распоряжений.

– Вот что, Танюша, отведи эту девушку к матери Силуане, чтобы она поселила ее и дала послушание.

Аня поклонилась матушке игуменье до земли и последовала за Таней. Пока они шли, Таня не проронила ни слова. «Куда же мы идем?» – думала Аня, пока они, миновав сестринский корпус и выйдя за ограду, не оказались в монастырском хозяйственном дворе. Сбоку от хозяйственных построек стоял старый, покосившийся деревянный двухэтажный дом. К нему-то и направилась Таня.

Они вошли в небольшую прихожую, вправо и влево от которой расходились два коридора

с дверями. Прямо из прихожей на второй этаж вела узкая деревянная лестница. Под лестницей напротив окна за столом сидела пожилая монахиня и читала вполголоса Псалтирь. Когда девушки зашли, она отложила книгу и, сняв очки, подслеповато посмотрела на них. Таня, не дожидаясь, когда монахиня разглядит их, сказала:

– Мать Силуана, я, по благословению матушки игуменьи, новенькую привела.

– А, новенькую, а то я гляжу, вроде не наша. Ну и слава Богу! Работы всем хватит. – И монахиня Силуана пошла к лестнице, поманив за собой Аню.

Аня последовала за ней по скрипучим ступенькам. Наверху так же, в разные стороны, расходился коридор, в каждом не менее четырех дверей. Матушка Силуана свернула направо и толкнула первую дверь. Там оказалась комната с двумя деревянными кроватями и небольшим столом, в углу напротив икон стоял аналой, покрытый домотканым покрывалом и расшитым красными нитками полотенцем.

– Здесь, милая, будешь жить. Да каким же именем ты крещена?

– Анной, в честь пророчицы Анны.

– Пророчицы, значит, – улыбнулась монахиня, – ну, располагайся и спускайся ко мне. Да, вот еще: с тобой в келье живет Акулина, сейчас она на послушании.

Аня разложила свои вещи и спустилась к матушке Силуане на первый этаж. Монахиня уже ждала ее.

– Вот тебе, Аня, ведро и тряпки. Сходи за водой к колодцу и вымой полы во всей гостинице.

– Благословите. – Аня низко поклонилась и, взяв тряпки с ведром, пошла за водой в указанное матушкой место.

Ане было стыдно и страшно. Ведь она ни разу в жизни не мыла полов. «Как мне исполнить мое первое послушание и не посрамиться?» – с горечью думала девушка, неся от колодца ведро воды. Когда Аня начала мыть полы, Силуана какое-то время понаблюдала за ней. Видя, как девушка неумело возит тряпкой по полу, монахиня не выдержала, подошла, взяла из ее рук тряпку и стала учить. Когда Аня с горем пополам домыла полы, матушка Силуана велела ей умыться и привести себя в порядок, чтобы идти в трапезную, а затем в храм.

Глава 6. Акулина

Впервые Аня увидела Акулину, вернувшись после службы из храма в свою келью. За столом сидела рябая светловолосая деревенская девушка в сером платке, повязанном сзади на шее узлом, в платье из грубой домотканой холстины с надетым поверх него фартуком. На ногах ее были холщовые онучи, заправленные в лапти. Она с какой-то торопливой жадностью ела краюху ржаного хлеба, запивая его из кружки водой. Когда Аня неожиданно вошла в келью, крестьянка поперхнулась и закашлялась, отчего все ее лицо побагровело и рябые пятна выступили еще отчетливее. Аня, тоже растерявшись, осталась стоять в дверях кельи. Кое-как проглотив хлеб, крестьянка проговорила:

– В поле работала, к трапезе опоздала. А чего вы стоите? Проходьте, барышня, милости просим. Мать Силуана про вас мне уже говорила. Вместе тутача жить нам. Начальству-то виднее, только вам бы, барышня, не с такой, как я, обитаться.

– Вы Акулина? – только и спросила Аня.

– Ох, уж вы скажете – Акулина! Акулькой меня все кличут.

– Я вас буду Акулиной звать, а меня зовут Аня.

– Мне вас так неудобно, отчество бы ваше знать, было бы куда легче.

– Александровна. Только зачем же по отчеству, коли мы с вами обе на послушании.

– Так поспособней, а без отчества у меня и язык не повернется.

Такое соседство Аню покоробило. Акулина ей вначале очень не понравилась. Аню оскорбляло близкое присутствие человека, которого она считала намного ниже себя

по достоинству. Все в Акулине вызывало протест: ее грязные ногти, неопрятная одежда, то, что она чавкала во время еды, и, главное, запах, исходивший от нее. Но вскоре, начав работать на земле, Аня заметила, что чернозем забивается и под ее ногти и въедается в руки. Не было ни сил, ни времени, чтобы следить за собой – после полевых работ наваливалась страшная усталость. Едва хватало сил, чтобы, отстояв вечернее правило, кое-как умыть лицо и руки, а затем сразу провалиться в сон! Баня же была только по субботам, и вскоре Аня уже не замечала запаха Акулины, так как и сама, пропитанная потом и пылью, благоухала не лучше. Пахнущая духами барышня-чистюлька словно испарилась. Теперь была трудница Анна, мало чем отличающаяся от других трудниц. Она с большим трудом привыкала к физическим работам, и как не убежала из монастыря в первые дни, один Бог ведает. Ее учили запрягать лошадь, ездить в телеге. Лошадь не слушалась, и вместо того, чтобы идти в поле, шла к своему стойлу в конюшню.

Аню, как и ее соседку Акулину, определили к послушанию на огород. Все казалось Ане невыносимо трудным, и не раз приходила мысль все оставить и возвратиться домой, к родителям.

Уже на второй день ей пришлось пропалывать гряды с только что взошедшей свеклой. Каждой послушнице был задан свой урок. Гряды свеклы уходили, как показалось Ане, чуть ли не за горизонт. Монахине, дававшей послушницам уроки, пришлось долго объяснять Ане, как отличать сорную траву от всходов свеклы и как надо пропалывать. Уже через два часа работы у Ани кружилась голова и не разгибалась спина. Казалось, еще немного – и она упадет и больше уже не встанет никогда. Другие послушницы ушли от нее далеко вперед. «Когда же будет колокол к обеду, – чуть не стонала про себя Аня, – Господи, помоги мне. Поддержи меня, Господи. Матерь Божия, не оставь меня», – шептала она молитвы и рвала, рвала опротивевшие ей сорняки. Незадолго перед обедом пришла монахиня Корнилия посмотреть выполненные уроки и, увидев, что Аня не сделала и половины, стала строго ее отчитывать. Ане показалось, что мать Корнилия невзлюбила ее с первого раза. Пока Корнилия выговаривала Ане, что та ленива, ничего не умеет и зачем только она вообще пришла в монастырь, девушка стояла, опустив голову. В ее душе стыд сменялся горечью, а уже после возникала глубокая неприязнь к монахине.

– Ну вот что, милая, – сказала монахиня Корнилия, – после обеда вместо отдыха придешь сюда и будешь доканчивать свой урок.

В обители был устав общежительных монастырей Федора Студита. Ежедневно совершалось правило в половине четвертого утра. После полунощницы начиналась обедня, а после обедни завтрак, и все шли на послушание. В двенадцать часов обед и час отдыха. Затем снова послушание до вечера. И вот, когда после обеда все разошлись по кельям для отдыха, Аня, глотая горькие слезы, пошла в монастырский огород. Подойдя к своей гряде, она перекрестилась и прошептала: «Господи, благослови. Матерь Божия, помоги мне, грешной».

Спину ломило с непривычки, но Аня заставила себя наклониться к земле и начать прополку. Вдруг неожиданно послышалось негромкое пение:

Не одна то ли, да не одна, э, во поле дорожка, Во поле дороженька она про… пролегала, пролегла.

Аня подняла голову и, к своему удивлению, увидела невдалеке от себя склоненную над ее грядой Акулину, которая, быстро, привычными движениями пропалывая свеклу, вполголоса напевала:

Заросла то ли, да заросла, э, во поле дорожка, Во поле дороженька она за… заросла, заросла. Как по той, то ли да, как по той, э, по дорожке, По той по дороженьке нельзя ни… ни проехать, ни пройти.