Свет
Шрифт:
– Это я, – говорил он с порога, – это Тиг.
Казалось, что ему неудобно входить в барак без разрешения Эда.
Иногда Эд выбирался на улицу вместе с Тигом. Они держались верхнего города и сбывали с рук мелкие партии товара. Торговля по углам да переулкам, пригоршня там, щепотка сям. Если Тиг и заподозрил, что Эд трахает его женушку, то виду не подавал. Следуя негласному уговору, они и о сестричках Крэй не говорили. Общего прошлого у них почти не было, поэтому большую часть времени обсуждали Эда. Это его устраивало. Это помогало. На третьей неделе, благодаря стараниям Нины, он уже вспоминал обширные фрагменты прошлой жизни. Проблема состояла в том, что фрагменты эти не стыковались. Они приходили внезапными возбуждающими сполохами: картинки, образы людей, события, запечатленные словно бы трясущейся камерой, при плохом освещении. Ткань, которой бы полагалось
– Я знавал крутых ребят, – начал он вдруг однажды вечером в надежде, что по ходу разговора дело прояснится. – Ну, знаешь, реально безбашенных. Ребят, которые жизнью рисковали.
– Каких именно ребят?
– Ну, ты в курсе, повсюду в Галактике водятся ребята, которые просто положили на все с прибором и взялись делать, что им по нраву, – попытался объяснить Эд. – Они повсеместно распространены. Они ловят кайф.
– И что же они делают? – уточнил Тиг.
Эда озадачило, что Тиг не в курсе.
– Ну, все, – сказал он. Они стояли на углу Диоксиновой и Фотино. Время подошло к половине второго или третьего ночи. Движение спало. Фактически улица опустела. Ночное небо над головами озаряли звезды. Боковым зрением Эд видел недобро сияющий Тракт Кефаучи. Сам того не вполне осознавая, Эд широким жестом обвел все вокруг.
– Вот просто все, – добавил он.
Он имел в виду следующее.
С ранних лет Эд Читаец был склонен к эскапизму и обостренному чувственному восприятию. Он забыл, с какой он планеты. «Блин, да, может быть, с этой самой!» Он засмеялся. Как только смог, он удрал из дому. Там его ничто не держало. Он был крупного сложения, темноволосый, любил кошек, все время пребывал в беспричинном возбуждении и, когда не оглядывался, не так часто чувствовал себя в ловушке. Он научился управлять динаточными кораблями. Прыгал от планеты к планете года три, пока не высадился на краю всего сущего, сиречь на Пляже. Там он связался с людьми, для которых жизнь ничего не значила, пока не вляпаешься в такое дерьмо, что ее потерять ничего и не стоит. Он увлекся танцем буги на Тракте Кефаучи. Это дарило перспективы и указывало entrada. [23] Это означало серфинг на кромках звездных фотосфер в одноместных ракетах, помпезно именуемых дипкораблями; сделаны они были из умного углерода, а скреплены лишь математикой и магнитными полями. Конкурентов на этой работе у Эда в любом случае было немного.
23
Вход (исп.).
Это означало также, что придется пробираться по древним чужацким лабиринтам, раскиданным в искусственных системах гало. Эд и тут преуспел. Он прошел Кассиотону-9 за время, уступавшее лишь результату Эла Хартмайера на рыдване «Слой Хевисайда», а у того, по общему мнению, совсем крыша поехала. Результат же Эда в лабиринте Аскезы так и остался непревзойденным, потому что никто больше оттуда не вышел. Может, он этим занимался ради денег, по контракту с каким-нибудь гребаным филиалом ЗВК. А может, спортивного интереса ради. Так или иначе, Эд несколько лет провел в компании экстремалов-entradistas, небесных летчиков, жокеев-частичников, чокнутых ребят, всерьез настроенных овладеть большой, толстой и сложной чужацкой машинерией. Впрочем, попадались там и девушки. Эд был в отеле «Венеция» на Франс-Шанс-IV в день, когда Лив Хюла на своем гипердипе «Нахалка Сэл» [24] вынырнула из фотосферы местного солнца; никто прежде не залетал так глубоко. В тот миг, когда стало ясно, что она в безопасности, аплодисменты слышны были за световой год оттуда. Она первая нырнула так глубоко; она, блин, первая из людей это сделала. Эл четыре недели просидел на борту грузовика, припаркованного на орбите Тамблхоума, пока Дани Лефебр ждала результата борьбы своего организма с подхваченной на планете неведомой хворью. В конце концов он ее и спас. Сам при этом чуть не сдох и рассудка не лишился. А они даже не были особо близки.
24
Так же назван корабль Бенедикта Посеманли в «Буре крыльев», на котором он совершил путешествие к Луне.
Эд появлялся всюду, где намечалась интересная затея и собирались поймать кайф целенаправленные люди. «Глубже! – вот что они друг другу говорили. – Эй, ныряем глубже!» Затем случилось что-то, чего он не помнил, и он отошел от их компании. Возможно, он что-то не то сделал или не с теми связался; а может, это Дани на него так повлияла: она частенько на него смотрела, лишенная отныне дара речи, и по лицу ее текли безмолвные слезы. Потом жизнь Эда немножко прокатилась вниз с горы, но он оставался в седле. Он сбрасывал проасавин-D-2 с орбиты Бэдмарша и толкал сращенный с белками рибосом мартышки земной героин в орбитальных городах кластера Кауфмана. Когда у него заканчивались деньги, он ненадолго переключался в режим трущобного вора, наркодилера или сутенера. Ну, может, и не так чтобы ненадолго. Но если руки его и не были чисты, то сердце снедала жажда жизни, а слаще всего жизнь на краю смерти. В этом он уверился еще в детстве, когда сестра ушла. Потом его занесло в сигма-конец Пляжа, где он зависал с парнями вроде легендарного Билли Анкера, который в то время был одержим радиоисточником RX-1.
– Чувак, – говорил Эд Тигу, – я тебе передать не могу, чего он достиг.
Он усмехнулся.
– Я был в одной лодке кое с кем из них, – сказал он. – Не с лучшими из них.
Он покачал головой, восхищенно вспоминая.
Волдырь озадачился. У него дети. У него Нина. У него своя жизнь. Он мало что понял из услышанного. Но дело даже не в этом. Как Эд превратился в твинка, скажите на милость? Существование твинка полностью противоположно всему, что вытекало из его рассказов. Какой смысл накачиваться дешевыми иллюзиями в баке, оседлав волну на краю чернодырного радиуса Шварцшильда?
Эд лениво улыбнулся.
– Я себе это так объясняю, – сказал он. – Когда добьешься всего, чего стоило бы добиваться, волей-неволей переходишь к тому, чего добиваться не стоило.
На самом-то деле он не знал ответа. Возможно, он всегда был твинком. Возможно, образ жизни твинка всегда подстерегал его. Пристрастие ждало своего часа. Потом он повернул за угол – припомнить бы хоть, на какой планете… и увидел: КЕМ ЗАХОЧЕШЬ – ТЕМ И СТАНЕШЬ. Он уже всего добился, так почему бы нет? С тех пор, становясь всеми, кем он хотел стать, он потерял если не все, чем владел, то большую часть. Что еще хуже, если он мало чем владел в старые добрые дни, то сейчас располагает еще меньшим.
Втайне он признавался себе, что, как только раздобудет деньжат, немедленно завалится обратно в бак.
Эд понимал, что дальше так продолжаться не может. Его мучили видения, полные чувства вины. Просыпаясь по ночам, он чувствовал приближение катастрофы. В итоге все случилось скопом, однажды ранним вечером, пока он трахал Нину.
Ежедневный цикл активности Крольчатника шел своим чередом, периоды галдежа неощутимо перетекали в затишье. Так случилось уже раза три-четыре. Эду затишье не нравилось, его мороз по коже драл. Из барака в барак задувало холодноватым ветерком. С дешевых постеров, подобных религиозным иконам, мелькали изображения Тракта Кефаучи. Дети спали или возились на свалке близ доков. Время от времени кто-то сопел или вздыхал, отчего Эду становилось еще хуже. Ему казалось, что Крольчатник заброшен. Ранним вечером тут всегда так бывало, но сегодня, ей-ей, такое впечатление, будто жизнь во всем городе остановилась, а не только тут.
Эд ничего не слышал, кроме неровного дыхания Нины. Она переместилась в неудобную позицию, подогнув под себя колено и прижавшись щекой к стене.
– Давай поднажми, – проговорила она невнятно. Эд, весь в меланхолических воспоминаниях, слегка шевельнулся и увидел поверх длинной белой спины партнерши наблюдавшую за ними тень на пороге. Сперва ему почудилось, что он галлюцинирует: тень сильно напоминала отца. Ум его заволокла мрачная дымка, как бывало при воспоминаниях, которых он не мог точно идентифицировать. Потом он дернулся («Да, – прошептала Нина, – о да…») и моргнул.
– Господи, Тиг, это ты?
– Да, это я.
– Ты никогда не возвращался так рано.
Волдырь робко заглядывал в клетушку, вид у него был не столько уязвленный, сколько озадаченный.
– Нина, – позвал он, – это ты?
– Ну да, конечно. – Голос ее был гневным, нетерпеливым. Оттолкнув Эда, она вскочила, оправила платье и расчесалась пальцами. – А кого ты ожидал тут найти?
Тиг мгновение обдумывал вопрос.
– Не знаю.
Еще немного подумав, он взглянул на Эда и сказал: