Свет
Шрифт:
– Вот видишь? – сказала Серия Мау. – Не так-то он и хорош.
– Я бы сказала, что он выдернул вилку из розетки первым, – возразила математичка. – Но прихватил ли с собой ужасника, это еще вопрос.
– Ты его видишь?
– Нет.
– Тогда перемести нас куда-нибудь и укрой, – сказала Серия Мау.
– А тебе важно, куда именно?
Серия Мау устало шевельнулась в баке.
– Не сейчас, – ответила она.
За кормой, если направление «за кормой» имеет какой-то смысл в десяти пространственных и четырех временных измерениях, продолжала тускнеть вспышка взрыва, подобная остаточной картинке в оке вакуумной бури. Столкновение заняло всего лишь четыреста пятьдесят наносекунд. В обитаемой секции никто ничего не заметил, но люди удивились тому, как Серия Мау внезапно
Вторым, главным полушарием Серия Мау видела сон. Она снова оказалась в саду. Костер догорел уже недели назад, но в доме все напоминало о нем. Все пахло дымом. Все было покрыто копотью. Старый дым старых вещей, сожженных отцом, вернулся и осел на полках, мебели и оконных рамах. Запах вернулся вместе с ним. Двое детей стояли в пальтишках и шарфиках в кругу пепла, подобном черному пруду посреди сада. Они встали так, чтобы носки сапожек оказались в точности на краю круга, и опустили головы, глядя на них. Затем посмотрели друг на друга в печальном удивлении, и тут из-за дома появился отец. Как он мог так поступить? Как он мог совершить такую ошибку? А дальше-то что?
Девочка отказывалась есть. Отвергала пищу и воду. Отец глядел на нее в серьезной задумчивости. Взяв ее за руки, он заставил дочку посмотреть ему в глаза. У него радужки были карие, но такого светлого оттенка, что на свету отливали апельсиновым. Люди считали их красивыми. Чарующими.
– Ты у нас теперь вместо мамы, – говорил он. – Ты нам поможешь? Ты будешь такой же, как мама?
Девочка убежала в дальний угол сада и разрыдалась. Она никому не хотела становиться матерью. Она хотела, чтобы ей самой кто-то стал матерью. Если такие события по жизни в порядке вещей, то зачем жить? Как тогда доверять жизни? Все напрасно, все тщетно. Она бегала по саду туда-сюда, громко плача и размахивая руками, пока к ней со смехом не присоединился брат, а потом отец догнал их обоих и посмотрел на нее печальными карими глазами, снова спросив, не желает ли она заменить маму. Девочка отвернулась со всей резкостью, на какую была способна. Она-то понимала, какую чудовищную ошибку совершил отец: от фотографий избавиться сложно, а от запаха – еще тяжелее.
– Мы можем ее вернуть, – предложила она. – Мы можем культиварку вырастить. Это легко. Это ведь легко.
Отец покачал головой. Пояснил, почему не хочет этого.
– Тогда я не буду такой же, как она, – ответила девочка. – Я стану кем-то еще, лучше.
Математичка снабдила их превосходным укрытием. Даже солнце отыскала, маленькую звезду класса G, слегка износившуюся, но с роем планет, – те поблескивали в ночи, словно смотровые глазки.
Звалась система Арендой Перкинса и обладала достопримечательностью – импровизированным поездом чужацких кораблей, что висели нос к хвосту на длинной кометной орбите, а в афелии оказывались на полпути к ближайшей звезде. Длина кораблей варьировалась от километра до тридцати, корпуса были толстыми и прочными, как скорлупки неведомых плодов, однообразно серыми, самых различных, как у астероидов, очертаний: вроде картофелин, гантелей или дырявых пуль со смещенным центром тяжести. Каждый корабль был присыпан двухфутовым слоем пыли, который сюда сдуло достаточно предсказуемой и не слишком давней звездной катастрофой. Пыль имела биологическое происхождение, хотя живых в этом поезде не осталось. Кому бы ни принадлежали эти суда изначально, владельцы забросили их еще до появления на Земле белковой жизни. Исполинские, подобные внутренностям подводной лодки, пространства кораблей были пустынны и чисты, словно тут никогда не ступала ничья конечность. Время от времени компоненты поезда отваливались от цепочки и падали в местное солнце или метановые озера газового гиганта; некогда, однако, поезд пребывал в идеальном равновесии.
Поезд-призрак образовывал становой хребет экономики Аренды Перкинса. Жители системы использовали чужацкие суда на манер месторождения полезных ископаемых. Было совершенно непонятно, для чего эти корабли нужны, как они сюда попали и есть ли способ их запустить. Поэтому люди их разрезали, переплавляли на металл и продавали через субконтракторов какой-то компании Ядра. Так местная экономика и функционировала. Простой и примитивный метод. Отработанные корабли кружились в непредсказуемо клубящихся облачках мусора и гари, а металлы, которым не нашлось применения или даже понимания, образовывали бессмысленные внутритучевые структуры, скрепляемые отработанными продуктами техпроцессов автоматических плавилен. «Белая кошка» отыскала укромное местечко в одном из этих облаков, где самый маленький индивидуальный объект был вдвое или втрое больше корабля. Вышла на хаотический аттрактор, заглушила двигатели и тут же потерялась: статистика!
Серия Мау Генлишер проснулась от последнего сна и в ярости открыла канал связи через суперкарго.
– Вылезайте, – сказала она пассажирам, – поезд дальше не идет.
Она вышвырнула их аппаратуру через шлюз и вакуумировала обитаемую секцию. Свистящий шум уходящего в космос воздуха наполнил каюты. Вскоре у K-рабля возникло собственное облачко, состоявшее из отвердевших газов, багажа и обрывков одежды. В нем парили пять синих, убитых декомпрессией тел. Двое в момент откачки трахались, да так и застыли, слитые воедино. От клона избавиться оказалось сложнее всего. Она цеплялась за мебель и переборки, вопила, брыкалась, потом замолчала. Воздух ревел, улетая мимо нее в вакуум, но женщина держалась цепко. Поразмыслив с минуту, Серия Мау сжалилась над ней и закрыла люки. Потом прокачала обитаемую секцию до нормального давления.
– Там снаружи пять тел, – сообщила она математичке, – значит, один мужчина тоже был клоном.
Ответа не последовало.
Теневые операторы скорчились в углах, зажимая рты ладонями. Они отворачивали головы.
– Эй, не смотрите на меня так, – сказала им Серия Мау. – Эти люди сюда какой-то передатчик притащили. Как иначе за нами сумели бы увязаться враги?
– Передатчика не было, – возразила математичка.
Теневые операторы струились и колыхались, точно водоросли в потоке, шепча друг другу:
– Что она наделала, что она наделала? – Голоса их были безжизненными, сухими, как шелест бумаги. – Она их всех убила. Убила их всех.
Серия Мау игнорировала их.
– Должен был быть, – сказала она.
– Ничего там нет, – уверенно ответила математичка. – То были обычные люди.
– Но…
– Обычные люди, – повторила математичка.
– Ну и ладно, – ответила после паузы Серия Мау. – Невинных на свете нет.
Женщина-клон забилась в угол. Сброс давления сорвал с нее большую часть одежды, она обхватила себя руками, чтобы согреться. Поцелуи вакуума прошлись по телу пятнами чахоточного румянца. Там и сям по тощим костлявым бокам ее пестрели царапины и ссадины – это ее задевало вылетавшими наружу вещами. Изумленные глаза лезли из орбит, и она явно собиралась перейти от шока к истерике, не в силах толком осознать масштаб случившегося. В кабине воняло рвотой и лимонами. [22] Со стен в тех местах, где сорвало зажимные устройства и фитинги, осыпалась краска. Когда Серия Мау обратилась к выжившей, та в панике крутанула головой, оглядывая каюту, и попыталась забиться в угол еще теснее.
22
Как и дальнейшие, это соотнесение вакуума с запахом лимонов отсылает к эпизоду синестетического приступа Гулливера Фойла в «Моя цель – звезды» Альфреда Бестера.
– Оставь меня, – выговорила женщина.
– Ну, – сказала Серия Мау, – они мертвы.
– Что?
– С какой стати ты им позволяла так с собой обращаться? Я все видела. Я видела, что они с тобой вытворяли.
– Да пошла ты! – взорвалась клон. – Я поверить не могу. Я просто поверить не могу, что какая-то блядская машина убила всех моих друзей, а теперь еще мне свои гребаные лекции читает!
– Ты позволила им тебя использовать.
Женщина сжалась в комок. Слезы потекли по ее щекам.