Свет
Шрифт:
– Это и моя трагедия тоже, – призналась она. – И моя тоже.
Эд надеялся что-нибудь узнать о механизме процесса, но его ждало разочарование. Она казалась такой же озадаченной, как и он сам.
– Мне надо знать, – сказал он, – что это за дрянь, куда я башку сую.
– Забудь об аквариуме, Эд, – ответила она. – Там ничего нет. Я хочу, чтобы ты это понял. Там на самом деле вообще ничего нет.
Увидев, что не сумела его этим обнадежить, она расстроилась сама и сказала как-то:
– Никогда не забывай, что акт пророчества ведет тебя к собственному сердцу в сердце ясновидения.
И наконец порекомендовала:
– Тебе
Эд пожал плечами.
– Это крайне неудовлетворительное описание моего опыта, – сообщил он.
Он и вправду не понимал, что с ним происходит, когда голова погружена в аквариум, но знал, что не дергается и не проявляет агрессии. Он подумал, что, наверное, в словах Сандры Шэн проступил намек на ее подлинный нрав. В принципе, они больше говорили о ней самой, чем о прорицаниях.
– В любом случае, – сказал он, – мне всегда труднее было выбрать направление, чем достичь нужной скорости. – И добавил, сам не поняв зачем: – Я с недавних пор плохо сплю.
– Всем сейчас тяжело, Эд.
– Спасибо вам огромное.
Сандра Шэн усмехнулась.
– Сходи поговори с Энни, – посоветовала она.
Из ее глазниц словно бы несколько белых мошек вылетело. Он не понял, фокус это или дурной знак, поэтому быстро сунул голову обратно в аквариум, чтобы не видеть ее. Спустя мгновение он услышал, как Сандра Шэн говорит:
– Меня блевать тянет от торговли прошлым, Эд. Я хочу в будущее.
– А я что-нибудь говорю, когда я там?
Эд продолжал работать с аквариумом, а видения его становились все кошмарнее.
Ему снился космос, но не пустой. Эдакая зачаточная тьма, свернутая в несколько слоев, как носовая волна Алькубьерре, но куда хуже. Холодная вода бессмысленно пресного моря, информационная суперсубстанция, субстрат универсального алгоритма неясной природы. Свет подрагивал и ускользал прочь по отмели. Такова была работа, для которой его наняла Сандра Шэн: прорицание или, скорее, неудача в прорицании, поскольку ему ничего не открывалось в этом бесконечном путешествии, пока он не замирал совершенно внезапно, вынужденный теперь созерцать все с вышины.
Кусочки и фрагменты пейзажа, приметнее всего – дом. Наверное, деревенская местность, старенький вокзал, живые изгороди, перекошенное поле, потом этот дом – суровый, каменный, с окнами на четыре стороны света. Ему мерещилось, что все эти объекты только миг как собрались воедино. Но в чем не приходилось сомневаться – они были до некоторой степени реальны или обладали таким качеством прежде. Он всегда приближался к дому сверху и под углом, словно планируя туда на аэролете; дом был высокий, с крышей из розовато-серой черепицы, фронтонами фламандского стиля и обширным сумрачным садом, где на лужайках и под сенью лавров всегда было пусто и холодно, как зимой. Чуть поодаль высились серебристые березы. Часто шел дождь или наползал туман. Это было на рассвете. Это было после обеда. Спустя пару мгновений Эд оказывался на крыльце дома и тут же просыпался от собственного отчаянного крика.
– Тише, – говорила Энни Глиф. – Тише, Эд.
– Я вспоминаю то, чего не видел, – рыдал Эд.
Он жался к ней, слушал биение сердца – тридцать ударов в минуту, а то и меньше. Сердце всегда успокаивало его: крупное, надежное; выводило из стоячей волны собственного ужаса. С другой стороны, оно его так успокаивало, что он почти сразу снова проваливался в беспамятство; однажды ночью сон промотало дальше, и он оказался там, куда ступать не хотел. Внутри. Он увидел лестницу.
– Война-а-а-а-а-а! – завопил он, выскакивая из засады на сестру. Она уронила поднос. Двое молча уставились друг на друга и на то, что натворили. Сваренное вкрутую яйцо покаталось и улетело в угол. Было уже поздно пытаться помочь. Он уставился в лицо сестры, искаженное непонятным гневом. Он убежал, истошно вопя.
– Когда она решила уйти, отец наступил на котенка, – сказал он Энни наутро. – Котенок умер. Отец не хотел. Он не хотел, чтобы так вышло. Но после этого я решил, что тоже уйду от него.
Энни улыбнулась.
– Странствовать по Галактике, – кивнула она.
– Летать на кораблях, – сказал он.
– И трахать всех цыпочек, какие подвернутся.
– И даже больше того, – усмехнулся Эд.
Он посидел еще минутку после ухода Энни, размышляя.
Я вспомнил черного котенка, а потом… было еще что-то, еще. До того, как сестра ушла. Ему показалось, что он видел реку. Женское лицо. Женская нога рассеянно шевелит пальцами в воде. Отстраненный, но счастливый голос: «Разве нам не повезло? Разве нам не повезло, что у нас все это есть?»
«Тогда мы жили все вместе», – подумал Эд.
Для первого выступления Эд облачился в смокинг.
Впоследствии, по очевидным причинам, он одевался в дешевый синий комбинезон, который легко было выстирать; но на первом шоу ему хотелось выглядеть импозантно. Маленькие тесные подмостки возвели между «Майкл Кэрни с Брайаном Тэйтом смотрят в монитор, 1999» и «„Тойота-превия“ с клэпхемскими [47] школьниками, 2002», подсветив ее стеллажами старомодных цветных прожекторов и снабдив аккуратными голографическими спецэффектами. В центре сцены, на простом деревянном стуле предстояло сидеть Эду с аквариумом на голове; микрофон прорицателя был так же старомоден, как осветительная система. [48]
47
Клэпхем – район в юго-западной части Лондона.
48
Весь эпизод, похоже, является аллюзией на «послания великана» Дейлу Куперу из культового сериала Дэвида Линча «Твин Пикс».
– На самом деле он ни к чему не подключен, – сказала Хэрриет. – Звук транслируется обычным способом.
Гермафродитка явственно нервничала. Она весь день после обеда тут суетилась. Хэрриет отвечала за обустройство сцены и обожала расписывать, как от простой девочки на побегушках проложила себе путь наверх по карьерной лестнице. Именно Хэрриет настояла на смокинге.
– Надо, чтобы ты выглядел властно, – сказала она.
Она была очень горда своими идеями. Втайне Эд считал, что те граничат с фатовством. Гермафродитка с живыми татухами, лысой башкой и пучками рыжеватых волос в подмышках казалась ему наименее привлекательным воплощением Сандры Шэн. Его так и тянуло сказать: