Светка даёт в табло

Шолох Юлия

В общем, когда я Светку оттащила, толстуха спеси поубавила. Вся морда располосована, волосы клочьями вокруг летают, роба порвана. Судя по охам и хроманию, щиколотки ей Светка тоже отбила.

— Хм. — Сказала лысая и ушла, и соседки её ушли за ней следом. Как и предполагалось — толстуха никто и звать никак, только на понты и брала.

— Пойдём, пройдёмся, к вожатой зайдём. — Я взяла поутихшую Светку за плечи и вывела в коридор, оставив толстуху приходить в себя. Надеюсь, той хватит ума не портить в наше отсутствие наши вещи, а то я Светку оттаскивать в следующий раз не стану. Конечно,

придётся после такого посмотреть вблизи на карцер, но была ни была!

Мы шли по коридору и в раскрытые двери на нас глазели девчонки. Но дорываться больше никто не пробовал — то ли Светка так зыркала, что пугала, то ли неведомым способом уже разнеслись слухи о случае с толстухой. А может, все остальные вменяемые были.

Долго ли, коротко, пришли мы, в общем, в комнату вожатых. Сидело там две дебелые бабы, больше похожие на асфальтоукладчиц, чем на воспитательниц подрастающего поколения.

— Ну? — Тут же спросила одна из них, с самодельными кривыми кудрями на голове. Вторая ничего не сказала, так как была занята завариванием чая и складированием печенья в глубокую алюминиевую миску. Она была крашена хной в рыжий цвет.

— Новенькие мы. Ярослава и Светлана, — широко улыбаясь, представилась я. — Нам велели к вам подойти и представиться. Нам велели занять комнату номер 8, места Д и Е.

Тут уж и вторая на меня уставилась с подозрением. Бедняжки, не привыкли к вежливости. Заговори я матом — и глазом бы не моргнули, а так уже ждут неприятностей.

Молчание затягивалось.

— Так что, если от нас больше ничего не требуется, мы пойдём? — Поинтересовалась я.

— Стоять! — Пискляво заявила та, которая кудрявая. Прокашлялась и заговорила уже нормально. — Я Антонина. Слушать меня как мать родную, делать, что говорят. Сегодня от работы освобождаетесь, с завтрашнего дня, как все — утром три часа и вечером три.

— И какая работа нас ждёт? — Буркнула Светка, не вынимая рук из карманов.

— Шить будете. Скорее всего. На ферму ещё могут послать или в поля, но обычно туда по желанию. Так. Теперь о досуге. Телефоны есть?

— Их сразу забрали.

— Планшеты?

— Нет ничего. Нельзя, сказали.

— Ага, нельзя, но некоторые тащат, а потом скандалят, что отобрали.

— Не, мы пустые.

— Так. Можете тогда выбрать кружки, работают вечером и в выходные.

Антонина бросилась открывать ящик в столе и чуть не сшибла чайки с горячим чаем. Вторая вожатая, которую нам так и не представили, ловко выхватила их и переставила на подоконник.

— Вот. — Из ящика на свет появилась обтрёпанная тетрадь. Мы со Светкой переглянулись. Прямо как в древности — даже компьютера тут нет. Ни моноблока, ни ноута, ни паршивенького планшета. То-то они такие дикие, вожатые эти.

— Так куда вас писать? — Антонина раскрыла тетрадь и плюнув на палец, стала листать страницы. — Рисование. Актёрское мастерство. Литературный клуб.

Каждое наименование заставляло нас со Светкой морщиться.

— Танцы.

— О! Давайте танцы! — В один голос крикнули мы, но Антонина тут же разбила все надежды.

— Мест нету. Так что? Рисовать, в актёры или в книжный клуб? А?

— А кружки обязательно посещать? — Спросила

я.

— Ну как сказать… Вроде нет, но сказано было, чтобы все ходили!

Распространённый нынче способ «свободы выбора», не впервые мы с таким сталкиваемся. Сам этот лагерь тоже случился как бы по нашему желанию.

Ну что же. Актрисой я быть никогда не хотела, литературой не увлекаюсь (по крайней мере той, что могла проходиться в клубе коррекционного лагеря для трудных подростков), так что оставалось рисование.

— Рисование. — Вздохнув, выбрала я. Светка согласно кивнула. Мы обе рисуем ещё хуже, чем поём, а поём так, что сами себя слышать не можем, ну да ладно. Чего только не сделаешь, когда говорят — надо!

— Как раз сегодня занятие. В семь тридцать, сразу после ужина. Идите, за бельём придёте через полчаса.

В общем, стали мы обживаться. К ужину с соседками перезнакомились и узнали, что тут да как устроено. Поцарапанная Светкой толстуха из нашей комнаты сменилась с короткостриженой из соседней, эта нам понравилась гораздо больше. Оля жила в лагере уже месяц и много знала.

Оказывается, лагерь смешанный. То есть половина корпусов занята лицами мужского пола. Пересекаемся мы, правда, крайне редко — и столовые у нас раздельные, и работа. Ну, кроме фермы и полей, но туда редко кого гонят, не положено потому что. Ну а каких-то вечеринок да танцев тут, понятное дело, нету. Лагерь всё-таки, не дом отдыха.

Насторожившаяся было Светка, услыхав, что пересекаться с парнями не придётся, прямо подобрела. Но в общем, куда ценней оказалась информация о столовой — кормёжка, по Олиным словам, тут такая, что не разжиреешь. Если родственники не будут деньги и продукты слать, будем на голодном пайке.

Светке слать посылки некому, а мои родители раньше, чем через неделю не приедут. Смартфон опять же отобрали, а у меня оплата с карты через него, так что тут только наличные будут в ходу. В общем, выходило, что сидеть нам неделю на подножном корме.

Впрочем, мы со Светкой в плане еды не капризные. Да и без спиртного легко обходимся, и без остальных увеселений. Вот без музыки тяжко будет, но может что-нибудь придумаем.

Так что ужин нас не поразил. Порции как для младенцев, хлеба зато достаточно, в общем, мы наелись. Вечер выдался теплый и мирный, в столовой открыли окна и дул приятный ветерок, разве что две какие-то незнакомые девки подрались, даже не знаю, из-за чего, да и неинтересно было. Пока они таскали друг друга за лохмы, я лишний стакан компота успела увести с раздачи — мелочь, а приятно.

А после мы отправились на рисование.

Корпус для кружков стоял отдельно. За ним — мужские корпуса, куда нам нельзя ходить. Поймают там — в карцер сразу отправят. Нам успели рассказать пару историй, и выходило, что за это дело наказывают похлеще чем, к примеру, за воровство. Меня же больше другое волновало — какого чёрта это девки туда бегают?! Разве не мужики должны ради девок на подвиги идти и рисковать оказаться в карцере? Вот уж не стала бы туда ходить, и не из-за боязни наказания. Просто — пусть сами к нам ходят. Или я не права? Светка сказала, права, впрочем, она последняя, кто потащится в мужской корпус.