Светлое будущее
Шрифт:
Присел рядом и Мирон. Достал из кармана сигареты, зажигалку. Прикурил. Длинная, задумчивая, тяжелая пауза, затяжка, глядя мне в лицо.
— Будешь? — неожиданно протянул пачку.
Тотчас закачала я отрицательно головой:
— Нет, спасибо. Не курю.
Ухмыльнулся довольно. Не прокомментировал. Взглядом бесцельно уткнулся вдаль, забродив по кронам деревьев:
— А я вот… — набрался «храбрости», — всё бросить никак не могу: то возможности нет (одна нервотрепка), то потом… желания заморачиваться всем этим. Так что… как-то так,
— Никогда не поздно, — тихо смеюсь. Смолчал. Лишь только взор метнул на меня, да на губах растянулась добрая улыбка. — А я вот, — решаюсь продолжить, — потому и не начинала… чтоб потом не мечтать, не ломать голову, как закончить…
— Да ладно? — загоготал.
— Ага, — киваю головой. — Сама в шоке. Во многом подражала Федьке — а тут… сдержалась. А там и он, слава богу, в спорт подался — а потому одумался. Так только… иногда, когда выпьет — может, ну и после… — учтиво не договорила.
— Жвачку? — сообразил, неожиданно вспомнил. Тотчас нырнул в карман — и протянул мне упаковку.
Благодарно улыбнулась:
— А вот от этого не откажусь.
— На, бери все.
— Куда мне? — тихо хохочу.
— Ну, выброси, — съязвил.
Забросил внезапно мне руку на плечо и притянул к себе. Поддаюсь — плюхнулась на грудь. Странное, необычное, трепещущее ощущение укололо меня. И не сказать, что противное, жуткое — никак нет. Наоборот… — тем и пугает. Всё как-то сразу стало ни по чем. Что было доселе — словно рукой сняло: совсем другие мысли, чувства разразились внутри.
Его запах, тепло… лишь поначалу ужалили, и то… шипами моего детского страха, неизвестности, неловкости, неожиданности. А далее — словно море, чувства захлестнули, отчего невольно, уступая какой-то непонятной слабости, зависимости, упоению… от невероятного, безудержного, порабощающего удовольствия, зажмурилась я бесстыдно. Сжалось мое сердце, вторя и остальным мышцам во всем теле. Хотелось провалиться в этот омут, уйти на самое дно — и никогда уже из него не выныривать обратно.
— Так че это было? — несмело. Отчаянная моя попытка прогнать дурные мысли из головы. Уставилась ему в лицо, взор из-подо лба.
— А? — дернулся. Глаза в глаза. До неприличия близко. И еще хуже стало — волнение дрожью пошло по всему телу, заживо испепеляя меня под его давлением, обаянием. Но выдерживаю напряжение, нещадный взглядов бой.
— Говорю… — хрипло, отчего поморщилась невольно, — вы как-то его, ее назвали. Что это… за гадость? — прокашлялась.
— А, — ухмыльнулся. Отвел очи в сторону, взор бесцельно поплыл около. — «Чупа», «чупакабра», — тихий, смущенный смех. — Та еще ядерная штука: всякой хурни намешают. И пока весь желудок не выплюнешь — не остановишься.
— Так, а че именно… «чупакабра»? — не унываю, хватаясь за этот интерес, удивление, как за спасательный круг.
Рассмеялся еще громче (пристыжено):
— Ну, — махнул рукой в сторону (где недавно были). Затяжка — и снова ядовитая улыбка. — Сама же ощутила: все соки вытягивает, что кажется уже, и сдохнешь сейчас.
Тотчас залилась звонким смехом, наитием давясь:
— Что, и тебе как-то досталось?
— Ну так, — гыгыкнул. — Раза три. Первый — пьяный был и не понял даже… че случилось. Думал, палёнка. Потом объяснили. Ушел на тот раз от меня камикадзе. Но, да ладно, как говорится, плохой опыт — тоже опыт. Второй раз — втихую было, заранее, причем многие тогда пострадали… В общем, сложно было виноватого найти. Но, а на третий раз — тут уж… я оторвался. Досыта накормил ублюдка, что тот в больничку попал. Капельницы ставили, от обезвоживания спасая. Вот те и «чупа»…
— Дак а че там… в ней? — заерзалась я невольно, прозревая еще больше.
Гыгыкнул сдержано:
— А хуе его знает, — потушил бычок о соседнюю балку, разворот — и бросил окурок в пепельницу. Обнял уже обеими руками меня, сжал крепче, притиснул к себе. Глаза в глаза (невольно чувствую, как жар от смущения бесстыдно залил мои щеки; еще бешеней заколотилось сердце; сжались мышцы внизу живота, разжигая откровенное полымя — неприкрыто дрожу от волнения под Мирашева напором). Улыбнулся: — Я как-то таким не заморачивался. У меня… другие приемы.
— Я заметила, — рассмеялась нервически; спрятала взор, давясь позором… из-за своей слабохарактерности.
— Ну прости… — неожиданно искренне (без натяжки, без пелены неловкости, притворства); на ухо. Вплотную, обжигая своим, будоражащим до мурашек, дыханием кожу — казалось, я сейчас и взвою от этого беспринципного наваждения, палящего зноя, странного дурмана. — Дурак, — огорошивая меня, продолжил. — Придурок. Идиот… нашло на меня. Нельзя со мной спорить, пререкаться. Это как… красной тряпкой помаячить.
— Но ты ж не бык, — язвлю, давясь нездоровым смехом, словно глотком воздуха.
— Я хуже, — тихое, едва уже не целуя.
— Та-ак, — послышался где-то сбоку знакомый голос. — Мисс Радугу сегодня выбрали. Остался Мистер, — и снова гогот одиночный.
Вздрогнул, отдернулся от меня тотчас Мирон. Взор пристальный около. Окаменел, словно перед броском. Больное, шальным ревом:
— ОН?! — полный бешенства взгляд мне в лицо. Отвечаю участием. Позорно, трусливо молчу: ни подтвердить, ни соврать не решаюсь.
И не надо…
Мигом отстранил меня от себя — поддалась, выровнялась на месте.
Тик — и сиганул хищником к врагу…
Только и успел несчастный, бывший мой истязатель, сделать пару шагов в сторону — как тотчас поймал его уже деспот. Не церемонясь и не сдерживая себя ни в чем, заломил, скрутил ублюдка, на ходу, ловко заодно отобрав порцию для «Мистера».
— Радугу, Сука, еще одну хочешь?! Мистера?! Вот и жри, тварь убогая! — зарычал исступленно Мирашев, силой вталкивая ему в рот «чупу». Еще пару ударов для усвоения эффекта — и отступил, выпустил гада из своей хватки, пнув, отшвырнув от себя на землю — пошел едва не кубарем тот идиот.