Светлое будущее
Шрифт:
Выровнялся Мира во весь рост. Бесцельный взор около, утопая в мыслях, в наслаждении. Облизался в шальном, самодовольном оскале, отчего я невольно поежилась, будто кто морозной плетью страха и неприемлемости меня стеганул. Мгновение — и наконец-то схлестнулись наши взгляды. Больная ухмылка Мирона… странным эхом разразилась, отозвалась во мне: безумное, жуткое чувство — волной захлестывая, заставляя задрожать от непривычной, шизофренической услады одновременно с отрицанием… И вновь поежилась я, не зная, как правильно на все это реагировать.
Когда Рогожин за меня вступался — было бесспорно приятно, гордость и радость одолевали… Но не так. Не то. Не знаю… А это — это нечто иное. Его, Миры безумие… оно развратно,
— Ты мне, Сука, зуб выбил! — обиженное, гневным рыком, где-то в темноте…
— Сча еще добавлю, урод ебачий! — тотчас обернулся к нему Мирашев и метнул иступленный взгляд.
Но движение «жертвы» — и где сидел… там и открыл очередной всплеск «фестиваля»…
— Фу, блядь, — гаркнул кто-то.
Поморщились и остальные.
— Свали отсюда! — бешеное чье-то, девичье.
Подчиняется.
Обернулся ко мне Мирон. Шаги ближе, поддаюсь на участие, на автомате встав, потянувшись в ответ благодарностью. Но миг — и позорно замираю — заметив между нами Федьку. Взор того то на товарищей, то на меня (видимо, наконец-то отыскав — а потому резво движение ко мне ближе, вплотную):
— А че у вас тут? Че не поделили? — кивнул в сторону «Мистера».
Стою, нервно, идиотически моргаю — и страшно даже признать всё то, что только разразилось вокруг, да и в этот миг внутри меня.
— Чупу, блядь, — гневное Миры, перебивая ход моих истеричных мыслей. Шумный вздох, скривился. Прощальный, расстроенный взор на меня — отвечаю тем же, обижено поджимая губы. Разворот — и пошагал прочь мой защитник, затесался в толпе. Упал за стол. Кивнул товарищу — живо организовались стопки, плеснули прозрачную.
— Ты как? Чет ты… не очень выглядишь, — заботливо прошептал мне Рожа. Обнял — поддаюсь, прижалась к брату.
— Да устала, — не вру. Носом уткнулась в шею, обняла в ответ.
— Че-то ты быстро, — неожиданно кто-то сзади. Обернулись — Валентин. Стукнул тот по плечу Федьку дружески, отчего мы оба даже невольно пошатнулись. Взор на наглеца — отвечает тем же: то на меня, то снова на Рогожина. Весело продолжил Мазуров: — Мы тебя до утра уже не ждали. Вон, — махнул рукой, — каких элитных тружениц тебе отфильтровали.
— Да ну их, — заржал смущенный Федор. — Хуже вашей «чупы» — думал сдохну.
Загоготал вокруг народ. Улыбнулась и я — но без особой радости, задора: в голове вовсе иные мысли. Украдкой взгляд на Мирашева — сидит опечаленный, грызет свой резиновый, местами подгорелый, шашлык и неохотно отвечает на какие-то вопросы собеседника…
Шумный вздох. Да уж… Федька. Вовремя ты. Не то слово… вовремя.
Глава 9. Мира
Приткнуться, опереться на балку-опору беседки… — и уставиться на Федьку, сидящего за столом, лишь иногда позволяя себе метнуть взгляд на его соседа (через одного)… который тоже, то и дело, не брезговал бегло жалить меня взором.
— Так че там… за тема, что, мол, на спор год не матерился? — послышался, различаю слова Рожи среди общего шума. Вперился тот на Мирашева, заливаясь смехом.
— О-о-о! Это да! — нагло вклинился Мазуров. — То еще было время! Как нас Мира изводил своими философско-этическими загибами!
— Так уж и изводил! — загоготал, давясь не то иронией, не то смущением Мирон. — Что уж там? Были молодыми — чудили, как могли…
— А то ты сейчас не чудишь, — заржал неожиданно Майоров (еще один друг-товарищ-брат Миры: Виктор, он же — Майор; плотно сбитый дядька: не человек — а целый шкаф; и, если верить внешности, то раза в два нас с Федькой по годам будет старше). Подошел ближе. Склонился над столом, схватил что-то с общей тарелки и принялся жевать.
— А ты че… как неприкаянный? — метнул на него удивленный взор Мирон. — Где бродил? Че-то давно тебя не видел. Думал, уже жена приехала — домой забрала.
— Ага, забрала… — коварно ухмыльнулся тот.
— И че тогда еще здесь? — едкое, подыгрывая.
— Да с бабой он был! — не выдержал кто-то и гаркнул, где-то сбоку.
— Цепкая попалась, — ядовито-озорная ухмылка Виктора. — Долго не отпускала.
— Водяра — зло, — гыгыкнул Мирашев.
— Да похуй на них! Ты лучше про спор расскажи! — нагло перебил их Рогожин, заливаясь хохотом.
— А, — ухмыльнулся Мирон. — Да… — Едва осознанно взгляд метнул на меня, а затем уставился на собеседника, Федьку. — Да ниче такого… особенного. Поспорили на здание. Один упрямый… «человечек» всё никак продавать мне его не хотел. Я уже и так к нему, и так. И бабла предлагал, раза в два выше реальной стоимости: похуй, сосите свой леденец на палочке и дальше. Ну, я и забил — другие дела есть. Да и варианты… — похуже, но не бедствуем… в этом плане. А через пару месяцев какие-то уроды сожгли эту его, усадьбу. Он ко мне — с ментами, с малявой: мотив, мол, возможности, отсутствие нормального алиби. Ну как… я-то, конечно, быстренько второе себе организовал — но не отвязались. В итоге, я сам потом этих упырей и нашел, привел — так и так: «Держи виноватых, только отъе*ись. Ментам не сдам, подтверждать не стану. Сам с ними — решай: че надумаешь, то и делай. Только с тебя теперь — руины твои погорелые, эдак подгоном в благодарность». Мне-то, на самом деле, этот дом и нахур не вср*лся — всё равно под снос планировал. Но этот идиот — не пробивной, опять рогом уперся: не отдам, орет… мол, че хочешь делай, а не отдам, блядь… «невеже» (до сих пор помню это его ебанутое слово). Ну да! Как же? Я же — дебил, отморозок, а тут же — мать ее, историческая ценность! Не оценю… всю красоту и важность по достоинству. пиздец, а я стою, смотрю: одни огарки торчат, а этот старик всё равно распинается, заливает мне про какую-то там значимость. В общем, доспорили до того — что заключили этот ебачий договор: я не матерюсь на людях год и не устраиваю попойки и драки — и тогда он безвозмездно мне всё дарит. А типок-то видный был — многих знал… да и с ним самим приходилось еще долго разные вещи тереть, в разных областях работать, сталкиваться. Так что, если буду оступаться — большая вероятность, что сам перед ним спалюсь, или свои-чужие сдадут. Ну, короче, че? Идет, говорю. Пи**ец! Помню… как меня ломало! Прям выворачивало наизнанку. Бесило всё до одури! Убить готов был всех. Особенно беда с лексиконом вышла. Я же тогда… мат-перемат, где надо и не надо (это сейчас — проще). А тогда — полный боекомплект: имелся и использовался по-стахановски. Пока телка мне одна не подсказала, филолог, мать ее, — рассмеялся вдруг, давясь неловкостью, явно перебирая какие-то свои тяжелые, тайные мысли, воспоминания, — замену им найти. Ну, я и повелся.
— Ага, — вмиг заржал кто-то из толпы. — Помню, как первый раз нам свой «пюпитр разобранный» выдал — мы думали, сдохнем от смеха.
Гыгыкнул Мирон, но не прокомментировал.
— Слушай, а че там у тебя еще было? Такие перлы выдавал…
— Гладь поигранная, — тотчас отозвался Мазур.
— Ага, — заржал неожиданно Рожа. — Помню, как-то при мне такое выпалил — я думал, ослышался.
— Да… — скривился Мирон. — За год то еще набежало. До сих пор иногда лезут дурные варианты.
— А че еще было? — ухмыльнулся Федька, раззадоренный весельем.