Светлое время ночи
Шрифт:
«Лавка поставщика Сиятельной. Лучшие цветы столицы», – эта гордая надпись занимала половину стены Дома Дегтярей, который теперь весь, а не частично, как раньше, принадлежал окс Лану, отпрыску захудалого дворянского рода.
Ажурные решеточки, золоченая цепь под юбкой дверного колокольчика. Все свидетельствовало о том, что Цонна окс Лан был одним из тех счастливцев, кто снял свою порцию сливок с нежданного возвышения Овель исс Тамай.
«О Шилол, теперь на вопрос „кто там?“ я смело могу отвечать „любовник Сиятельной“, – подумал Эгин и дернул золоченую цепочку колокольчика
– Ты чего, слепой? Написано тебе – закрыто! – крикнул Эгину нищий. – Сколько можно трезвонить? Я тут уже оглох!
Наконец, словно бы вняв сетованиям нищего, а не звону колокольчика, на пороге показался сам Цонна окс Лан. Выглядел он затурканным и сонным. В костюме цветочника соседствовали бархатный камзол, шелковые рейтузы и батистовый ночной колпак с шелковой кистью – старик решил вздремнуть перед важным мероприятием.
– Тысяча извинений, милостивый гиазир! Миллион извинений, милостивый гиазир! Прошу меня простить, милостивый гиазир! Вы ведь пришли несколько раньше назначенного времени! Впрочем, подождать лишний часик мне ничего не стоит. Ради такого гиазира, как вы, ради таких важных дел, я готов ждать сколько угодно, милостивый гиазир! Проходите сюда! Вино? Гортело? Сельх? Теплый квас? Сейчас так ветрено! Теплый квас будет очень кстати! Сюда, милостивый гиазир! Или вы желаете у окна? У окна гораздо лучше! Я люблю пиннаринские сумерки, милостивый гиазир! Эти фонари – в них есть что-то колдовское, только поймите меня правильно, милостивый гиазир! «Колдовское» – в хорошем смысле…
Эгин сам не помнил, как прошел этот час. Он пытался смириться с тем, что увидел в тот миг, когда его взгляд, скользнув по миске нищего, ушел вверх и вправо. А увидел он нечто совершенно непримиримое, в смысле, нечто, с чем совершенно невозможно было примириться, но примириться с чем было совершенно необходимо…
Он сидел у окна лавки Цонны окс Лана. В его правой руке была чашка сначала обжигающего руку, затем теплого, неощутимо теплого, а уж потом совсем холодного кваса… Наконец возле лавки остановился богатый паланкин с ничего не говорящими вензелями на боках.
Носильщики растворили дверцы и согнулись до земли.
Из его теплого чрева в сырую пиннаринскую ночь выступила женщина, укрытая накрахмаленной охапкой белого флера.
Женщина отослала паланкин и, привычно волоча тяжелую юбку своего платья, прошлепала по тротуару к входу. На ее кремового цвета туфельках горели два рубина, каждый – как вишня.
Нищий, в глаза которому ударила рубиновая искра, родившаяся от соприкосновения сияющей души камня и служилого света уличного масляного фонаря, цокнул языком в удивлении.
Этот нищий был ветераном не только цинорской границы, но и столичной улицы. Он сразу понял, в чем тут дело. Знатная дама спешит на тайное свидание к не столь уж знатному, но уж наверняка небедному кавалеру – шутка ли, снять лавку самого окс Лана для тайного свидания!
– А еще говорил, что у него аврика в сарноде не отыщется. Во народ пошел – уже на аврик их жаба давит, – пробормотал нищий, проводив жадным взглядом стремительные женские ножки до самых дверей.
Они обнялись крепко-крепко и он поцеловал ее за ухом. Она спрятала лицо у него на груди.
Ему было так грустно, как не было грустно даже в тот день, когда он узнал, что она выходит замуж за Лагху Коалару. Предчувствия и виденный им только что знак разрывали Эгину сердце.
От волос Овель исходил такой знакомый, такой любимый запах жасмина. И в тот вечер Эгин впервые подумал о том, что жасмином пахнет не Овель, но лишь ее духи, составленные модным столичным парфюмером гиазиром Спатаком. Они молчали уже довольно долго. Тишина становилась гнетущей. Эгин винил в этом себя. И оправдывал в этом себя тоже («Что ей сказать? „Я слышал, ты стала княгиней?“)
Он не поцеловал Овель в губы. Впрочем, она тоже не рвалась проникать своими устами в его. Они обнялись как друзья. И это было страшно.
Тишина была такая, что было слышно, как в соседней комнате окс Лан помешивает в кувшине квас деревянной ложкой. Овель не выдержала первой.
– Эгин! Я все гадала, когда же вы придете. Каждый день гадала – на конопляном масле, на танцах саламандр, гадала даже по книге… А ваше письмо все равно оказалось совершенно неожиданным! Вот и верь после этого в магию! – Овель старательно улыбнулась.
– Может и правда, если в магию не верить, она перестанет действовать, – в шутку согласился Эгин. Ему не нравилось молчать в обществе прекрасной девушки, прекрасной женщины – пожалуй даже, второе.
– Вот и вы со мной согласны! – обрадовалась Овель, приняв иронию Эгина за чистую монету. – Надо будет мужу сказать! Может, это его наведет на что-нибудь полезное?
Эгин бросил на княгиню задумчивый взгляд. К тому, что Овель так скоро вспомнит Лагху, он был в общем-то не готов. Овель опустила глаза. Она истолковала взгляд Эгина как намек на ее бестактность.
– Извините меня, Эгин. Наверное, я не должна была его здесь вспоминать!
– Отчего же, Овель? Я всегда высоко ценил вашего мужа. И потом, он естественная часть вашего окружения. Стало быть, упоминание Лагхи здесь также естественно. Кстати, как он?
– Когда он вернулся из этого проклятого фальмского похода, на нем просто лица не было – все тело разбито, глаза безумные! Я никогда его таким не видела! Но в последние три дня он взял себя в руки. Хоть и стал более замкнутым, но зато больше не кричит ночами! Даже Эри сказал, что он изменился к лучшему. А вчера так он просто душка был…
Овель говорила и говорила – чувствовалось, что на эту тему ей есть что сказать и что она делает это с большой охотой. Все это составляло поучительный контраст с прошлым их свиданием в оранжерее на Буковой Горке, когда каждое слово о Лагхе Эгину приходилось буквально выманивать.
– …И рассудительность к нему снова вернулась. Прекратил каламбурить. Так что в последние три дня мне пожаловаться не на что, – заключала Овель.
– Все это очень хорошо, моя госпожа. Как ваши цветы?
– Ох, если бы вы знали, как много времени отнимают государственные дела! Мои харренские лилии так и не зацвели, цветы опали еще в бутонах, мои черные гиацинты вышли мелкими, худосочными, с тяжелым запахом…