Светлое время ночи
Шрифт:
«…И что – все деньги в звонкой монете?.. Само собой, какие уж тут бумаги…»
«Деньги? – Сорго насторожился. – Какие деньги?"…
…В качестве угощения та же самая кухарка подала Эгину свекольный суп и черствый ломоть хлеба с отрубями.
Эгин, которому было не впервой довольствоваться малым, с наслаждением поглощал теплую лиловую бурду, когда вдруг явился-не-запылился Сорго – похудевший, осунувшийся и на поддаче. Словом, живая иллюстрация того, какие разительные перемены к худшему могут произойти с человеком за несколько месяцев.
– О Шилол! Эгин? А я уж думал тебя уби…
– Со мной все в
Они обнялись. От Сорго пахло бражкой и потом.
– Как дела, Сорго?
– Плохо. Разве не видишь? – первый поэт Варана опустил глаза.
– Вижу, – Эгин не любил отрицать очевидное.
– Понимаешь, уж не знаю, что случилось, но я, выражаясь поэтическим языком, впал в ничтожество… О Шилол! Сайла погибла, Лагха вот уже три месяца не обращает на меня никакого внимания, как будто мы и не знакомы совсем… Ты ведь знаешь, жизнь поэта она такая… непостоянная! Как пламя свечи на ветру! Кредиторы наседают – Шилол же меня дернул поставить намедни на «два озера»! Вот и Лорму с нашей малюткой пришлось к мамаше отправить. А ведь поэзия… а ведь за поэзию надо платить!
– Гм… Значит, ты в немилости. Но, если разрешишь мне маленькое пророчество…
– Да пожалуйста!
– …тогда будь готов к тому, что в ближайшие дни гнорр вновь взглянет на тебя с былой благосклонностью. И осыплет милостями.
– Ты правда так считаешь?
– Совершенно. Как минимум, ты сможешь выкупить свои ковры и вазы и возвратить домой Лорму, – Эгин улыбнулся.
– Твои шутки – дрянь, – отмахнулся Сорго. – Не вижу ничего смешного.
– А ничего смешного в них и нет. Я серьезно.
– И что, ты уверен в этом? Что Лагха снова…
– Ровно наполовину. Впрочем, в том, что я доживу до послезавтрашнего вечера, я тоже уверен ровно наполовину.
– Ну тебя к Шилолу с твоими пророчествами! – мрачно столкнув брови, фыркнул Сорго. Чувствовалось, что он не верит Эгину. – Давай лучше выпьем. У меня кое-что осталось.
Он достал из тайника бутыль с гортело, белую булку и сверток с копченой грудинкой. Эгин догадался, что Сорго прячет еду от кухарки, опасаясь потрав.
– Ну а тебя-то какими судьбами сюда занесло? – поинтересовался Сорго, старательно чавкая булкой. – Как сынишка?
– Какой сынишка?
– Ну этот, с которым ты тогда приходил?
– А-а… Есмар? Так он не сынишка, он слуга.
– Слуга? Ну да без разницы. Что слуга?
– Ты не поверишь, Сорго. Есмар стал царем.
– Царе-ем? – выпучил глаза Сорго.
– Царем. Царствует в Ите. Женился. Так что если в Пиннарине тебе надоест, сможешь всегда перебраться в Ит. Долг ведь платежом красен. В Ите тоже любителей поэзии полно.
– А что, это мысль! Кстати, как там насчет твоего долга, дорогой Эгин? – со всей возможной щепетильностью поинтересовался Сорго. Эгин заметил, даже нужда не отучила его стесняться слова «деньги».
– Я принес тебе все сто авров. И еще семьдесят за двух лошадей.
От неожиданного известия Сорго поперхнулся. Эгин долго стукал его по спине, пока тот, выхаркав разжеванную грудинку и смоченный слюной хлеб, вновь не приобрел способность говорить.
– Ты принес сто семьдесят авров? Ты действительно принес сто семьдесят авров? – сомнамбулически переспросил Сорго, тараща на гостя свои глаза с покрытыми красной сетью прожилок белками.
В качестве доказательства Эгин передал Сорго туго набитый золотыми итской чеканки кошель. Тот взвесил его на руке, прижал к щеке, словно котенка, погладил, как вдруг, будто застеснявшись, отложил в сторону и промолвил:
– Что ж, любезный Эгин. Это очень кстати. А теперь я почитаю тебе из последних набросков. М-м-м, такая легкая, назидательная вещица. Рабочее название – «Стердогасты, или Хранители Южной границы».
«Эрпоред был приятен лицом с бородою ухоженной,
Справедливость саму воплощал, обучая ей отроков.
Он при встрече с подобным ему здоровался вежливо,
А при встрече со старшим над ним – с особой учтивостью.»
Сорго завыл, закрыв глаза – он клялся, что с закрытыми глазами ему легче припоминать.
Эгин слушал и слушал, откинувшись на диванные подушки, набитые конским волосом. Вдруг дверь в гостиную скрипнула. Сорго прервал чтение на полуслове. Эгин тоже обернулся. К ним, прихрамывая, шел тщедушный, бледный юноша в ночной сорочке со свечой в руке.
– Умоляю о соизволении приеднаться до честной компании. Виршей ваших пышнозвучие зело почуть желаю, – объявил юноша и поклонился.
– Это Кальт. Мой лучший друг. Единственный, кто не покинул меня в беде. Он учит меня древнетарскому, – отрекомендовал юношу Сорго. – И консультирует по древней истории.
– Очень приятно. Эгин, – с этими словами Эгин встал и отвесил ответный поклон вошедшему.
Нечто царственное, несгибаемое источали глаза юноши. Некоей силой веяло от его тщедушного, ребристого тела. Странный говор Кальта также поразил его до глубины души. «В каких это уездах Варана, интересно, еще в ходу древневаранский?»
– Я встретил Кальта через несколько дней после того проклятого землетрясения. Он сидел совсем один, совершенно голый среди скорбных руин. Он, представь, не знает даже, где его родные, не помнит даже откуда родом! Не помнит, как оказался в Пиннарине! Он вообще немного странный. Но, надо сказать, за это я его и люблю. Между прочим, считает себя прямым потомком Кальта Лозоходца.
– Кальта Лозоходца? – переспросил Эгин.
– Да! Представь себе, каков оригинал! И при этом знает историю так, как мне и в лучшие годы не мечталось. Правда, в основном историю правления Кальта и ранних войн Героической Эпохи. Ну да ладно. Вернемся к нашим баранам. На чем мы остановились?
– «Эрпоред был приятен лицом с бородою ухоженной», – подсказал Эгин.
Кальт уселся на лавку прямо напротив Эгина, а Сорго продолжил доить драную козу своего вдохновения.
Но Эгин больше не мог концентрироваться на анапестах. Он не отводил взгляда от странного хромого юноши. От «потомка Кальта Лозоходца», по поводу которого Эгин теперь уже совершенно не сомневался в том, что он и есть сам Кальт Лозоходец, точнее – та часть его души, которую всегда хранила душа Лагхи Коалары, его та-лан отражения. Та часть его души, которая после развоплощения, устроенного баронессой Звердой и бароном Шошей, оказалась в теле Ларафа окс Гашаллы, молодого варанского дворянина из Казенного Посада. Тот самый Кальт Лозоходец, благодаря наличию части осознания которого Лагха Коалара после развоплощения превратился в свободно порхающий бестелесный дух, а не перешел в тело Ларафа окс Гашаллы!