Светлячки
Шрифт:
Её лицо начало наливаться вишнёвым цветом - под стать варенью в тазике.
– Не зашибёт!
– взъерошился Тимофей, тряхнув седой, когда-то кудрявой, а теперь плешивой головой.
– Я буду выключать ток, когда они приедут. Решено.
– Тимочка, не надо… - взмолилась Антонина Ива-новна, - с твоим склерозом, когда ты не помнишь, куда очки положил, нельзя током баловаться. Тебя и самого убить может. Забудешься и наступишь. Помнишь, как
16
меня из-за тебя чуть не убило, когда я провод ножницами резала?
– припомнила обиду на мужа Антонина.
– А всё потому, что ты из тех электриков, что ничего в токе
– Тьфу… Гангрена!
– сплюнул Тимофей Степано-вич.
– Вспомнила! А я-то думал после того, как её тряха-нёт, замкнётся в себе. Ан, нет, рассуждает о постоянном
и переменном токе. У тебя молоко убежало.
– Какое молоко?
– всполошилась Антонина Ива-новна.
– Нет у меня молока. Я варенье варю.
– Вот и вари!
– яростно почёсывая затылок, ввер-нул Тимофей Степанович.
– Зятя хрен убьёшь. Он - здо-ровый бык. Его, чтобы свалить, надо триста сорок вре-зать, а не двадцаточку.
Проходившая мимо забора соседка уловила послед-нюю часть разговора, приостановилась послушать и, в конце концов, не выдержала:
– Тимофей Степанович, вы что же это? Собираетесь зятя током бить? Что ж он такого натворил? Бедная То-нечка… Как можно жить с таким человеком?
– заохала, заохала и побежала разносить слух по посёлку.
Ранним утром в субботний день ничего не подозре-вающий Алексей шёл пешком от станции к родительско-му дому жены. Жена с дочкой должны были приехать позже. На подходе к калитке его перехватила соседка:
– Алёша… - тихо прошептав, поманила его к себе.
– Поди сюда, сынок. Тимофей сбрендил, хочет тебя того…
– Чего того?
– не понял Алексей.
– Током шибануть!
– выпалила соседка.
– А Гальку за другого выдать. Понял?
17
– Тётя Лида, вы совсем того?
– Я не того, - надулась соседка, - поди к бассейну и по-смотри. Там оголённый провод лежит, а через него ток идёт. Моего кота Ваську чуть не убило. Он теперь затор-моженный сделался, словно под алкоголем или нарко-той, ходит медленно, зову - не отзывается, на участок к Тимофею заходить боится. Чует, тот недоброе замыслил. Ты про себя-то подумай, эвон, какой коварный дед. В том годе чуть Тоньку не угрохал, теперь вот за тебя принял-ся. Следи за ним.
– Спасибо, тётя Лида, - ответил Алексей, полагая, что старики совсем из ума выживают, даже свежий воз-дух не помогает. И отворил калитку:
– Степаныч? Ты где?
– Здравствуй, Алёшенька, - выбежала из дома тёща.
– Степаныч отдыхает. Током его шарахнуло. Всё на котов охотился, а сам в ловушку угодил. Поди, Алёш, убери провод, который он вокруг бассейна уложил. Не ровён час, внученьку Алиночку стукнет. Надо бы деда занять чем-то, а то он всех нас переубивает. В электрика играет. Старые дураки - они самые большие дураки: у них больше опыта. А знаешь, у него радикулит прошёл. Его как по пяткам треснуло, так спина и разогнулась.
Алексей уставился на тёщу. На минуточку ему по-казалось, что он смотрит какой-то зарубежный фильм, но нет. Пошёл скручивать провод, крикнув тёще:
– Ставьте чайник, мама! Будем пить чай с вашим вишнёвым вареньем. Степаныч, хватит в проводники и полупроводники играть. Чуть соседского кота Ваську не угробил, тётя Лида пожаловалась.
– Аха! Попался, гад!
– радостно подскочил с дива-на Тимофей Степанович.
– Получилось. Ещё надо бы ток по забору пропустить, чтобы Лидка не подслуши-
18
вала наши разговоры. Мерзкая баба. Вся её жизнь укладывается в три вещи: посадить соседа справа, «построить» соседей слева и родить сплетню.
– Надо бы тебя, Степаныч, в санаторий отправить. Ты у нас как электрический ёж. Страшно в дом входить: наэлектризовано. Нельзя животин обижать, - отклик-нулся Алексей.
– А бассейн портить можно?
– не унимался Тимо-фей Степанович.
– Отомстит тебе Васька. Попомни моё слово, - ввернула Антонина.
На следующий день Тимофей Степанович упал пе-ред крыльцом и ушибся, поскользнувшись на Васькиных делишках. Справедливость восторжествовала. А Алек-сей скрутил бассейн и отнёс на помойку.
Депутат
Из гостей Глеб Борисович возвращался в преотлич-нейшем настроении, причмокивая губами от послевку-сия французского коньяка под икорочку. Его мысли были быстры, как скакуны: «В конце концов, депутат я или нет? Депутат и ещё какой! В Думе беспорядок, за всех приходится самому работать. А всё потому, что мы, де-путаты, законы издаём не те, что нужны народу. На-родишко-то у нас, безалаберный, безответственный. Уж если его зажимать, то так, чтобы у него ни вдоха, ни вы-доха не было, а то, поди, отдышится, оклемается, нач-нёт возмущаться. У нас все возмущаются: бабки, дедки, домохозяйки. Лишь таджики да узбеки молчат, мётлами во дворах машут. Народ у нас жить не может без воз-мущения, иначе им и поговорить не о чем. Кому нуж-ны законы, если их не только исполнять, а читать никто
19
не хочет, словно они не для них писаны? Надо, надо взяться. Чем представительней депутатский орган, тем крепче надо держать его в руках. Мы же себя не жа-леем. Мы же - кормящие матери. Вон в Крыму люди со свечками сидят. Думай, депутат. Девки в Сирию к тер-рористам бегут, опять свищ в обществе. Что мы реша-ем? Это же свихнуться можно! Зато мы, видишь ли, всем мешаем! Мигалки нельзя, сирену тоже. Да неужели нас
столько, что человеку проехать негде…»
Думы прервал звонок мобильного телефона.
– Борисыч! Ты в такси?
– Я пошёл проветриться пешком. А вы всё сидите?
– Быстро топай назад!
– С чего бы это? Ещё коньяку притащили?
– Мы по твоей милости теперь не выходные: у Вить-ки ты взял шапку, у Егора - дублёнку, и в Ванькиных бо-тинках ушёл.
– Я?
– посмотрел на свои ноги Глеб Борисович, только сейчас понимая, что они, и правда, натирают ноги.