Светлячок и Пламя
Шрифт:
– Потомки Ангуса проявили слабость?!
– О, они ведь всего лишь люди, не забывай об этом... Кроме того, через столько поколений кровь Ангуса и Аэнн была уже очень сильно разбавлена, если можно так выразиться, кровью других, не таких достойных представителей человеческого рода.
– Постой... Ты хочешь сказать, что, если уж мы нашли способ перемещаться во времени, нам надлежит попытаться проникнуть в тот момент жизни Олачиля, когда потомки Первого Человека принимали решение потревожить могилу предка, и помешать этому?
Элизабет качнула шляпкой.
– Я даже повторять этого не желаю, это звучит как бред сумасшедшего или же как кощунственная попытка посягнуть на неприкосновенность Времени... Но, по сути, -
– Исходя из того, что рассказала Альвина, - Светлячок нахмурилась, потерла лоб и опять в задумчивости зашагала взад-вперед мимо Элизабет, - следует, что для перемещения по Мосту Времени в прошлое необходимо иметь какой-либо предмет, связанный с тем моментом времени, в который мы хотим попасть. Другого способа она найти не смогла. И как же нам получить что-то из того времени? Ведь ты сама тоже не бывала там, и вряд ли у тебя либо где-то здесь, - Светлячок махнула рукой в направлении разрушенного города, - сохранились какие-либо артефакты того времени...
– она повернулась к Элизабет и замерла, увидев странное выражение глаз гриба.
– Что такое? Почему ты так смотришь?
– Не думаю, что ты рада будешь услышать то, что я тебе сейчас скажу, - медленно, словно нехотя проговорила Элизабет, - но, в конце концов, ты пришла сюда за ответами, и я должна дать их тебе, порадуют они тебя или повергнут в ужас...
– Говори же!..
– Артефакт, который позволит вам оказаться в том времени, всегда находился при вас. Вопрос в том, захочешь ли ты им рисковать...
– Элизабет говорила словно бы через силу.
– Твоя дочь... Она - прямой потомок Ангуса по линии отца. В ней течет кровь младшей дочери Ангуса и Аэнн, лучницы Фрайи.
Светлячок отшатнулась, словно бы приняв щитом удар драконьего хвоста.
20. Кирк (сейчас)
Если бы Кирк мог сейчас увидеть себя со стороны, он бы поразился тому, до чего он стал похож на Полого. Покрасневшие глаза лихорадочно блестели из темных провалов под бровями, серое, заросшее клочковатой бородой лицо изрезали морщины. Кирк давно уже толком не спал - в минуты, когда отступало напряжение погони или схватки, на поверхность сознания всплывали страшные картины и горькие воспоминания, заставлявшие сердце сбиваться с ритма, широко открывать глаза, цепляясь сознанием за окружающую реальность. Кирк изо всех сил гнал воспоминания прочь, понимая, что они делают его слабым, но власть навеки остановившихся глаз Квиалан над его снами была еще слишком сильна.
Во времена службы Прекрасной Госпоже Кирк почти не вспоминал о своей прежней жизни, полагая прошлое клирика навсегда похороненным за спиной Слуги Хаоса. Зато теперь, сидя бесконечными ночами без сна на привалах, он все чаще возвращался мыслями во времена своей юности, проведенной в Торлунде, в школе клириков и в резиденции ордена Белого Пути. Он будто бы заново перечитывал - постранично, дословно, вознося благодарности своей прекрасной памяти - тысячи книг и свитков, которые он изучил во времена службы в ордене, и пытался найти там советы, подсказки, невнятные намеки на то, что объясняло бы произошедшее с ним и, возможно, могло бы как-то пригодиться ему в его войне.
Кирк никогда не был мягкосердечным, чувствительным или сентиментальным человеком. То чувство, которое охватило его, когда он впервые увидел Квиалан, поразило его самого, ничего подобного он не ощущал ранее за всю свою жизнь. Он оказался настолько не готов к боли, которую сейчас испытывал, что с отчаянной надеждой погрузился в научные изыскания, призвав на помощь страдающей душе холодный и безжалостный разум клирика.
Кирк пытался понять природу связи, которая установилась у него с Квиалан - даже находясь вдалеке, в другом мире, он почти всегда мог точно определить: сейчас Госпоже стало хуже -
Возможно, это была непостижимая, коварная магия, которая позволяла дочерям Хаоса намертво приковывать к себе слуг, лишая их не просто возможности, но и желания изменить принесенной присяге... Сейчас Кирк был согласен на любое объяснение, которое позволило бы ему вновь нащупать почву под ногами. Он изо всех сил цеплялся за крупицы подобных теорий в надежде, что душа его в конце концов ожесточится, осознав, что была всего лишь объектом манипуляций, и перестанет кровоточить.
Прямых указаний на существование подобной магии Кирк припомнить так и не смог. Однако он прекрасно понимал, что число прочитанных им в свое время трудов по магии было ограничено специализацией библиотеки ордена, поэтому отсутствие у него подобных сведений совершенно ничего не означало. Зато как-то раз в памяти всплыли листы рукописи, которую Кирк, помнится, прочитал чисто из любопытства, так как серьезным научным или историческим трудом эта книга не признавалась. Речь в ней шла о Первом Человеке, его жизни на заре основания королевства людей и его столицы - Олачиля, и невидимой нити, которая связывала короля с его королевой, на первый взгляд ничем не примечательной женнщиной, не обладавшей никакими особыми достоинствами, кроме беззаветной и самоотверженной любви к супругу. Автор называл эту связь Нитью Хранителя и утверждал, что она позволяла супруге Первого Человека на расстоянии оберегать его, предупреждать об опасностях, а кроме того, усмирять его бешеный нрав.
Книга эта считалась в среде ученых-магов если не ересью, то глупой и неправдоподобной выдумкой, бессмыслицей, сочиненной только для того, чтобы придать облику Первого Человека некий романтический ореол. Поэтому и Кирк отнесся к данному сочинению со смешанным чувством презрения и снисходительной жалости к автору, пытавшемуся приукрасить одну из самых темных страниц истории Лордрана. Теперь же, во время своих ночных бдений внезапно вспомнив эту книгу, Кирк испытал чувство, как будто за шиворот ему вылили ковш холодной воды: а что, если автор - не такой уж безответственный выдумщик?..
Шли дни, наполненные поисками следов, перемещениями между мирами, пополнением запаса Треснувших Красных Очей, сражениями с агрессивными встречными. Теперь Кирк не убивал никого без необходимости, обнажал меч только для защиты - мера смертей, которые он принес в этот и иные миры, была и так уже превышена, но то были убийства во имя одной цели, которой более не существовало. Шли ночи, занятые мысленным перечитыванием научных и магических трудов. Постоянное перенапряжение наконец принесло свои плоды: во время привалов тело и разум отказывались действовать и отправляли Кирка в забытье без снов. Кирк благодарил валящую с ног усталость как милосердного противника, добивающего тяжело раненного врага на поле брани.
Постепенно Кирк обрел способность отгораживаться от болезненных воспоминаний непроницаемым барьером в сознании, вновь ощутил в себе те хладнокровие и концентрацию, которые так помогали ему в бытность рыцарем-клириком. Проснувшись однажды на рассвете в каком-то неописуемом месте недружелюбного мира, Кирк вдруг отчетливо осознал, что на самом деле он уже умер, и теперь вся прошлая боль не имеет к нему нынешнему никакого отношения. Кирк Рыцарь Шипов перестал быть человеком, утратившим смысл существования, и стал копьем, летящим точно в цель.