Светлый град на холме, или Кузнец. Том 2
Шрифт:
– Убирайся, проклятая ведьма! Завистью извести нашу дочь хочешь! – вопила лохматая и неприбранная, вопреки обыкновению, ещё молодая и довольно красивая обычно мать Астрюд, бывшая дроттнинг Грёнавара.
– Убирайтесь со сворой своей, не впущу в мой дом бесплодную шлюху! – взвизгнул Ивар.
Вот в этот момент мы и въехали во двор. Ивар осёкся под взглядом Сигурда, да ещё прибывшего с подкреплением в виде меня и Гуннара. Рассчитывал, значит, что я поверю его словам о Сигню. Эх, ты, стратег, тоже мне, я с Сигню вырос,
– Пропусти лекарей в дом, Ивар, позволь спасти свою дочь и внука, – спокойно сказал Сигурд, не спускаясь с коня.
– Не пущу в дом ведьму! – заверещала жена Ивара.
– Тебя, в твоём горе прощаю, бедная женщина, – всё так же спокойно говорит Сигурд. – Ты обезумела от жалости к своему ребёнку. Но что ослепляет тебя, Ивар?
Гуннар спешился меж тем. Подошёл ближе к лекарям, к Сигню, будто защищать её собирается.
– А ты думал, я так и буду сапоги твои лизать всю жизнь, Великий Сигурд?! – выкрикнул Ивар.
Сигурд сверкнул глазами, дрогнули ноздри:
– Не ради ли этого ты и выпросил себе жизнь? – усмехнулся он зло.
Вдруг в следующее мгновение со свистом вылетает блестящий кинжал в сторону Сигню… Это рука Ивара метнула его.
Как сумел среагировать Гуннар? Он повалил Сигню на землю как раз в тот миг, когда кинжал, пущенный очень метко, просвистел над ними.
– Смотри, Великий Сигурд! Смотри, как воевода лапает твою жену! Они уже много лет спят друг с другом! Все смеются у тебя за спиной! Она потому и не рожает тебе, чтобы ненароком не родить ублюдка!..
Последние слова захлебнулись в крови. Сигурд в один скок своего Вэна оказался на крыльце и снёс голову Ивару и в следующий миг его жене.
«И-и-и-а-х!»– ахнули, отшатнувшись, челядные в дальнем углу двора.
Сигурд посмотрел на них, но сказал белыми от гнева губами:
– Лекари, делайте ваше дело.
Когда мы остались на дворе только с челядными он сказал уже им:
– Уберите тела, не надо, чтобы дети увидели. К ночи похороним, никто не будет знать места. – он развернул коня со двора и, не оглянувшись, сплюнул сквозь зубы: – Собаки умирают собаками.
После этого они с Гуннаром уехали, а я кинулся в дом…
Мы едем с Сигурдом медленно, почти к плечу плечо по улицам Сонборга.
Он молчит, но это непростое молчание. Я это чувствую и жду, что он станет говорить. И он знает, что я жду, и нарочно жилы тянет своим молчанием.
За прошедшие годы в моём отношении к Сигню изменилось только одно: когда я спал со своей постоянной девкой, я представлял себе Сигню. Так что я постоянно мысленно был с ней. Я просил гасить все лампы и…
Вот и всё. Кстати этой самой девкой стала Трюд, которую Сигню за аборт отправила в проститутки, в пользу казны. Я выкупил Трюд, я купил ей дом, где проводил с ней время несколько раз в неделю.
Знал об этом Сигурд? О Трюд может и знал, но об остальном знать, конечно, не мог.
Сигурд так ничего и не сказал за всё время пути, а только метнул в меня ставший тёмно-серым взгляд и, пришпорив коня, ускакал вперёд к терему.
Сигню вышла на крыльцо откуда смыли уже кровь хозяев, я жду её.
– Я не знаю, что тебе сказать, братишка, – сказала она. – Ребёнок ваш умер у неё внутри ещё сутки назад, а мучилась она до этого ещё, должно быть пару дней… Мы сделали всё, теперь будем надеяться на Богов, – она посмотрела на меня глазами в полукружьях усталых синяков.
– Всё могло быть иначе, если бы?..
– Не надо казниться, думать, что было бы, если… – покачала головой Сигню. – Норны пропели свою песню. Подождём, куда она выведет Астрюд. Если ей жить, то будет жить. Молись Богам, Рауд.
Боян тоже вышел на крыльцо, натягивая шапку на растрепавшиеся немного волосы.
– Ганна с помощницей остаются, – сказал он. И посмотрев на Сигню, добавил уже ей по-русски: – Идём домой, Лебедица, ночь совсем.
Я знаю русский, в тереме с детства половина людей говорили по-русски, я не мог вырасти, не зная его. Но, кроме того, ласковые нотки в его голосе не ускользнули от меня. Удивительно, что никто не замечает, до чего Боян влюблён в Сигню. Это потому что все его чуть ли не бесполым считают. А зря, по-моему.
Но о чём я думаю сейчас?! Моя Астрюд, прелестная, милая Астрюд на краю Нифльхейма, а я… Это от страха и отчаяния, должно быть, чтобы не думать о страшном, я думаю и вижу вокруг себя то, чего обычно не вижу…
– Пойдём пешком, Боян, – сказала Сигню. – Тут ходу меньше часа, мы с тобой налегке.
И мы идём вдоль улиц, освещённых факелами на столбах. В ветреную погоду их не зажигали, чтобы пламя не перекинулось на постройки, в дождь они гасли сами. Но сейчас горели ровным оранжевым светом, освещая нам путь по пустой по позднему времени улице. Только ночные сторожа, следившие за порядком, встречались нам по пути.
– Что, много болтают о бесплодной дроттнинг? – спросила Сигню очень тихо, когда мы прошли уже едва ли не треть пути.
– Никто не болтает такого. Тебя люди любят.
– Это ты меня любишь, вот и говоришь так, – тихо и устало проговорила Сигню, медленно шагая рядом.
– Я… – я вздохнул. – Я – другое. Я не все. Но никто не болтает зло. Может, и сокрушаются иногда, но злословия я не слышал.
Сигню посмотрела на меня. Улыбнулась тихой недоверчивой улыбкой.
– Всему своё время, Лебедица. Все приходят и уходят в тот срок, когда определено, – сказал я в ответ на эту улыбку.