Светлый град на холме, или Кузнец. Том 2
Шрифт:
Она вздохнула, не сказала больше ничего. Мы долго шли молча. А потом она заговорила о том, какими тёмными и жестокими людьми надо быть, чтобы свою родную дочь положить на алтарь ненависти и мести.
– Ты знаешь, ни Астрюд, ни её мать не умели даже читать. Рауд учил Астрюд грамоте, – сказала она.
А потом улыбнулась:
– А народ в их Грёнаваре хороший, весёлый, работают с огоньком, все грамотные уже. Будто ждали, когда от конунга этого избавятся.
Улыбается, слава Богам!
Я чувствую, что у меня болит плечо, тронул рукав, он промок кровью, на чёрной вязанке не видно, а боль я до сих пор от напряжения не чувствовал.
– Смотри-ка, Ивар-то всё же не совсем промахнулся, – сказал я, показав Сигню окровавленные пальцы.
– Где? – она побледнела, заглядывая мне в лицо.
– Да ты не пугайся так, ерунда, плечо вон задел, – усмехнулся я.
Но мы уже возле терема, входим с подклети, на крыльце дверь закрыта давно – ночь. А здесь, челядной отпер нам засов, мы и вошли.
– Идём к тебе, обработаю рану, – сказала Сигню.
И мы по тайным лестницам быстро оказались в моей горнице.
– Каждый раз удивляюсь, как быстро ты здесь дорогу в полной темноте находишь, говорю я.
– Ты же сам меня и учил когда-то, – смеётся Сигню.
– С лампой-то и я всё найду за минуту, но в темноте…
Я смотрю на неё. Мы в моей комнате вдвоём, ночью…
– Ладно, садись, не болтай, – говорит она, не ответив на мой взгляд. – Рана сочится до сих пор, значит зашить надо.
К счастью, далеко идти за необходимым не надо. Как у давнего уже лекарского помощника, кое-что и у меня в горнице имеется.
Сигню, легко касаясь меня пальцами, занялась моей раной, заставив прежде снять и рубашку и вязанку.
– А ты ничего… такой… – усмехнулась она, щуря пушистые ресницы и будто шутя, разглядывает меня, – крепкий, мускулы какие…
– Ты думала, если я скальд, так из рыхлого теста что ли?
Она улыбается, ничего она такого не думала. Вообще не думала, конечно, такого обо мне. И всё же: мне приятен её взгляд, скользящий по моему обнажённому телу и эта улыбка. И ей приятно смотреть на меня. Меня касаться. Она не осознаёт этого даже, но я чувствую, по струящемуся из её пальцев теплу чувствую.
– Всё, сейчас бальзам привяжу, через неделю здоровый будешь, – говорит она.
– Теперь у меня шрам на плече будет как у тебя, – говорю я, когда она почти закончила наматывать бинт. – И рука та же. Как при Норборне было, помнишь?
Она посмотрела мне в глаза, переставая улыбаться. Она помнит не только это, не только, как я перевязывал её рану, но и как всё изменилось в те несколько минут между нами…
– Не надо, Боян… – очень тихо проговорила Сигню.
– Сигню, – я поднялся, но она отступает, отводя взгляд.
– Не надо… И так… слыхал, что болтают обо мне… – она ещё отступила, положила бинты на стол, куда придётся, только чтобы держаться подальше от меня…
– Никто такого, что говорил Ивар, не болтает…
– Пока не болтают, – она посмотрела на меня. – Стоит одному сказать, другие подхватят. Мне и так непросто, поверь. Не хватало грязных сплетен ещё…
– Обо мне никто не станет болтать. Никто меня мужчиной не считает, – говорю я.
Она смотрит всё же мне в глаза.
– Я считаю, – тихо и уже не испуганно сказала она. – Другие тоже поймут. Это… не скроешь…
Чего не скроешь, Сигню, о чём ты говоришь?! Боги, помогите мне разобраться! Она говорит о нас? О нас с ней?!…
Я не стал преследовать её и дальше, я вижу, как она устала, как озабочена всем произошедшим, происходящим, возможно, ревностью Сигурда, беспричинной и от этого особенно жгучей, для них обоих.
Она не ездит с ним в Брандстан уже довольно давно, все заметили это. Сам Сигурд редко посещает свою вотчину, не чаще раза в год, возвращается неизменно мрачный. И после этих поездок они запираются в своих покоях, куда никому не войти, только если «пожар или война»…
Я вернулась в нашу с Сигурдом горницу, горят притушено лампы. Раздевшись, очень тихо, я умыла лицо и руки, вычистила зубы в смежной со спальней уборной, где только в морозы не текла вода из рукомойника, когда замерзала в желобах, тогда её просто натаскивали вёдрами и наполняли рукомойники.
Но за стоками следили круглый год одинаково, и никогда на моей памяти не было, чтобы стоки из города засорялись. Больше того: ещё мой дед, конунг Магнус, сделал почётными обязанности золотарей. Считалось и продолжает считаться, что они служат городу как алаи или воеводы. Но разве по сути это не так?
Я вышла в спальню, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Сигурда.
– Не строжись, я не сплю, – он повернулся в постели, глядя на меня, положил локоть под голову. – Что там с Астрюд?
– Плохо. Ребёнка нет. Сама… не знаю, Боги помогут, выживет.
– Если бы вовремя, ты помогла бы?
– Кто знает? – я села на край ложа.
– Я отправил Гуннара в Норборн, – сказал Сигурд, – что скажешь?
– Там давно никто из алаев не был, – сказала я. – Или… ты что-то другое услышать хотел?
Она смотрит на меня. Через плечо. Рубашка съехала, обнажая его, тонкий рубчик поперёк – ранение под Норборном. А ведь Гуннар спас её сегодня от смерти. Если бы…
Я придвинулся, обнимаю её, её, тонкую, гибкую сквозь эту мягкую ткань.
– Прости меня, Сигню, – я целую её спину, плечи, пригибая к себе.
– Когда ревновать не будешь так? – она обвила рукой мою шею, подставляя приоткрытый мягкий рот под мои жадные губы…
– Никогда…
Глава 3. Птица