Светоносец. Трилогия
Шрифт:
Потом откинул голову и стал ждать. Что произойдет? Глоток самой горькой желчи, вот то, что огнем пробежало по его крови прямо в сердце: потом наступила внезапная тишина — мир закружился. Чаша выпала из его рук и упала на палубу, присоединившись к ножу.
Фаран, стоявший рядом, поддержал волшебника, не дал ему упасть. — Мужайся, человек: смотри, это работает, — сказал он. — Но торопись, идет восход.
Сердце Голона чуть ли не остановилось, дыхание замерзло в груди — но он не потерял сознание. Тем не менее он чувствовал, как кровь засыхает в венах. Голон потряс головой, пытаясь прояснить ее. Глаза невольно сузились,
Язык во рту странно удлинился, как если бы его вытащили; кожа похолодела, стала ледяной, как смерть. Внутри была пусто: осталось только одно страстное желание: крови, свежей крови. Все остальное, заботы, мечты и надежды, забыто. Душа ушла, отправилась к Князю Тьмы: теперь она останется в Сером Дворце, навсегда. Он превратился в Живого Мертвеца.
Он наклонился, подобрал кинжал и Чашу, а потом, поддерживаемый Фараном, медленно пошел вперед, пока не оказался на бушприте. Фаран указал на запад.
— Там — далеко, на другой стороне мира, Атанор. Вызови их.
Голон кивнул. Он сбросил плащ. Больше он не чувствовал жестокий холод, как если бы его кожа задубела. Из раны на руке еще текла тонкая струйка крови. Он встал на колени и оросил ею палубу между бушпритом и фок-мачтой. Кровь шипела на деревянных планках, выжигая на нем дыры.
Потом кончиком ножа Голон начал вырезать вокруг этого места замысловатый символ, выгнутый и крестообразный.
Шли минуты, становилось все светлее. Руна стала сложной и запутанной, и начала напоминать паучью сеть, только еще больше вытянутую и замысловатую, ее нити протянулись через палубу к поручням и бушприту, и обратно, к фок-мачте. Настоящее произведение искусства — оно должно было стать трудом всей его жизни, а пришлось нарисовать за несколько минут. Руна уже зажила своей собственной странной жизнью, притягивая взгляд своими эллипсами и кривыми.
Наконец он закончил. Голон поднял глаза к небу и увидел, что ему осталось несколько мгновений: свет солнца почти над ними. Как он ненавидел этот золотой свет; как он хотел, чтобы вернулась сладкая чернота ночи. Он приведет ее назад. Голон посмотрел на Фарана: странно, эти глаза, которые властвовали над ним всего несколько часов назад, теперь не значили ничего.
Теперь Голон так же велик как и его повелитель. Печаль и пустота. Как плохо Фаран использовал дар, которым обладал он, Голон! Уступить смертным желаниям, когда есть только одно наслаждение — кровь. Из-за свой слабости он подверг опасности все: даже если бы ему удалось схватить ее, он оставил бы ее в живых. Светоносицу, главного врага Исса, в живых!
Нет, он не такой как Фаран. Он будет жить вечно. А когда придут столетия темноты, помнить будут именно его имя, имя Голона, а Фарана забудут.
— Начинай ритуал, — скомандовал Фаран.
Два вампира уставились в глаза друг другу. — Для ритуала мне нужна кровь, — наконец сказал Голон.
— А что плохого в той крови, которая в Чаше? — спросил Фаран.
— Она моя, — ответил волшебник.
— Ты хочешь другую кровь? — с кривой усмешкой ответил Князь. — Но эта в Чаше — последняя живая кровь на Темном Корабле, и на лиги вокруг.
Голон посмотрел на медного цвета сосуд, лежащий на палубе.
Но кровь нужна. Солнечные лучи скоро сожгут его, здесь от них не спрятаться. Даже если они спустятся с корабля и заберутся под корпус, лучи доберутся до них, отражаясь ото льда. Теперь деваться некуда: он должен сделать это, он один из них, немертвый; их судьба — его судьба.
Из всех семи братьев он был самым осторожным и скрупулезным, поэтому и выжил; но сейчас он знал, что идет на риск куда больший, чем шли они, а их убили.
— Очень хорошо, — ответил он, повернулся, поднял руки к уходящей на запад ночи и запел слова заклинания таким дрожащим голосом, что любой, услышавший его сейчас, сразу бы понял, что это голос мертвого человека.
— Придите, Атанор, жеребцы ужаса, везущие карету тьмы: нить Галадриана порвана, Ре странствует в глубинах ночи; приди, Тьма, и поглоти свет, навсегда.
Мертвой рукой Голон поднял Чашу и выплеснул из нее кровь на руну.
Тишина, полная тишина опустилась на корабль, и только ветер зловеще свистел по льду, но вот в рассветном небе появились огромные тени, чем-то похожие на перистые облака. Послышалось странное гудение. Со скал над их головами начали срываться вниз огромные глыбы и разбиваться о ледяную поверхность, воздух наполнился крутящими обломками камня. Солнце как раз достигло края утеса над ними, но тут они увидели, как вокруг него появилась темная аура, которая остановила его, потом сияющий шар исчез, осталось только быстро слабевшее сияние. Небо постепенно становилось фиолетовым.
А потом воздух разорвали пронзительные крики. Темные формы, похожие на стаю перелетных птиц, пронеслись над ними, потом вернулись, и стали кругами спускаться к кораблю. Все ниже и ниже. Вампиры глядели, загипнотизированные небывалым зрелищем. Голон все еще стоял с Чашей в руке. Темные создания приближались, становилось все холоднее и холоднее.
Сорок лет осторожности исчезли, как будто их и не было, потому что в момент триумфа, когда он исполнил свое заветное желание, высочайший вызов, он сделал роковую ошибку. Приманкой была его кровь. Теперь Атанор пришли за ним. Он и только он — их жертва.
Темные фигуры уже парили над их головами, ущелье погрузилось в абсолютную темноту; вместе с тенями пришел замораживающий холод, черный лед мгновенно покрыл палубу, даже ветер перестал выть. А потом Атанор бросились вниз и облепили Голона. Без единого звука. Волшебник успел издать только агонизирующий предсмертный крик.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
В Тире Ганде не рассвело
Тире Ганд: рев костяных рогов объявил, что до рассвета остался час; немертвые, толпившиеся на улицах, заторопились в дневные укрытия.