Светорада Медовая
Шрифт:
– Послушай, у нас еще есть надежда. Гуннхильд уверяла пленников, что Аудун так просто нас не бросит. Мы ведь его семья! И когда весть о случившемся дойдет до него, он снарядит корабли в погоню. И еще Гуннхильд говорила, чтобы мы не падали духом, ибо если нас и увезут, то мой муж найдет нас и выкупит. Знаешь, – доверительно склонилась она к Светораде, – я ведь не так сильно его и любила, своего старого строгого мужа, однако сейчас я только на него и уповаю.
Руслана продолжала разговаривать – со Светорадой ли, сама с собой – или просто сообщала новости, только бы не чувствовать этого гнетущего напряжения, исходившего от Медовой. Она рассказывала о том, как
Через какое-то время полог в шатер откинулся и в него заглянул Гаведдай. Увидев пустые тарелки, улыбнулся. Правда, уже вечером он заподозрил неладное, заметив, что пленница оставалась все так же лежать, а миски вновь оказались пустыми. Но Руслана стала уверять его, что все делала как надо, и даже с охотой снова поела под пытливым взором горбуна, который дал причитавшуюся ей еду. Он же был озадачен. Поделился своими подозрениями с Азаданом: дескать, ему кажется, что пленница по-прежнему морит себя голодом. Азадан обещал разобраться и вскоре принес какую-то смесь в красивом стеклянном бокале, розоватую и пенящуюся.
– Это молоко, – объяснял он, – причем самое свежее, ради которого нам даже пришлось приставать к берегу. В молоко по моему приказу разбили куриное яйцо и положили три ложки меда. Потом все это разбавили сладким красным вином и взбили до образования пены. Видишь, как красиво. – Он полюбовался на розовеющий за стеклом напиток с шапкой желтой пены. – Я знавал упрямых рабынь, но против такого ни одна не устоит. Даже ее служанка, если все дело в ней.
Дело и впрямь оказалось в Руслане. Притаившийся за полотном шатра Гаведдай это сразу понял. В ярости ворвавшись в шатер, он схватил молодую женщину за косу и выволок наружу. Руслана, крича, тащилась за ним по палубе, истошно стал плакать ребенок. Когда Гаведдай стал пинать ее под ребра, она только сжалась, стараясь прикрыть собой дитя, но голосить продолжала так, что даже пленники заволновались. А главное – и это отметил горбун – Светорада откинула полог и выглянула наружу.
– Не так делаешь! – Азадан подскочил к Гаведдаю и, схватив ребенка за ножку, понес его к борту корабля.
Руслана зашлась страшным криком. Азадан же поднял верещавшего Взимка над бортом, показывая, что сейчас сбросит ребенка в реку. Крики Русланы перешли в громкий вой; удерживающие ее Усмар и Гаведдай еле справлялись с ней, скручивали руки, наваливались, но она брыкалась под ними, как сильная кобылица. Да и рабы подняли шум под палубой, хазары-охранники и гребцы тоже зашумели, кто подбадривая, кто смеясь, а кто и возмущаясь. Даже дивно, как среди всего этого шума Гаведдай различил голос княжны:
– Прекрати это, Гаведдай!
Светорада стояла подле шатра, бледная, растрепанная, страшная. Лицо как тень, вокруг глаз темные круги.
– Оставьте ребенка матери! Я буду покорной.
Гаведдай просиял и жестом велел Азадану вернуть Руслане ревущего сына. Та схватила его, прижала к себе, словно еще не веря, что ее сыночек спасен. Потом упала на колени и поползла к Светораде.
– Собакой твоей верной буду! Рабой преданной! Жизнь за тебя отдам!
Светораду шатало от ее толчков, она стала медленно отступать. Потом, когда всхлипывающая Руслана принесла ей миску с размоченным в молоке хлебом, начала через силу есть. Гаведдай поднял полог и, посмотрев на нее, осклабился. Светораде его довольство было невыносимо. Но она не могла позволить, чтобы из-за нее погиб еще кто-то, чтобы погубили Взимка, к которому она была привязана. Как оказалось, умереть ей вряд ли позволят. Она осталась без Стемки, но есть еще привязанности в этой жизни, которые держат ее в этом пустом жестоком мире. И давясь едой, Светорада заплакала. Потом она уснула.
К столице булгар они прибыли, когда уже стало смеркаться. Чужой город показался женщинам каким-то нагромождением башен и лачуг, спускавшихся к причалам, подле которых покачивалось немало судов. Из сумерек до пленниц долетал далекий заунывный крик муэдзинов, призывавший верующих к молитве, но женщинам он показался тоскливым и не прибавил особого настроения. Светорада видела, как все три корабля с пленниками, которых захватили в набеге люди Азадана, один за другим пришвартовались. Азадан и Гаведдай о чем-то переговорили со сборщиками пошлин, ругались, но потом все вопросы были улажены и невольников стали сводить на берег. Среди людей, изможденных и грязных, они увидели сходившую на берег Гуннхильд с растрепанной косой и поддерживаемого кем-то из пленников Скафти.
– Скафти! – закричала Руслана. И заплакала, видя, как тот уходит, даже не обернувшись. – Я его больше никогда не увижу. Ох, горюшко!..
Без моральной поддержки Гуннхильд Руслане слабо верилось в помощь Аудуна. Вот и льнула она к Светораде, понимая, что теперь только та сможет защитить их с сыном. Княжна же, в отличие от Русланы, казалась теперь на диво спокойной. Руслана жалась к ней, но Светорада даже не пыталась утешать плачущую женщину. Когда Гаведдай велел им спускаться, указав на уже ожидавшую их двуколку, запряженную маленьким осликом, Светорада послушно сошла по сходням и безучастно сидела в возке, пока они двигались по узеньким, зажатым заборами улицам. Наконец двуколка остановилась в каком-то глухом переулке у внушительных ворот.
Гаведдай, светя дымным факелом, велел охранникам постучать. Их впустили во двор, где засуетились слуги, и вскоре к ним вышла рослая женщина в красной шелковой одежде с пестрым тюрбаном на голове.
– Привет, простор и благополучие после трудной дороги! – склонилась она перед горбуном, узнавая его. – Как здоровье и успехи твоего славного господина царевича Овадии, благородный Гаведдай?
Горбун взял ее под локоть и отвел в сторону. Они о чем-то негромко говорили. Язык булгар схож с хазарским, который Светорада изучала еще в Смоленске при дворе своего отца. Поэтому она поняла, что Гаведдай просит эту женщину позаботиться о ценной пленнице, которую он везет сыну хазарского кагана.
Женщина подошла к Светораде, подняла плошку с горевшим маслом, посветила на нее. Повидавшая на своем веку немало невольниц, таких же измученных, погасших и грязных, но умевшая превращать их в прекрасный товар, опытная булгарка сразу поняла, что эта девушка очень красива. Однако с ней придется поработать, сделать огранку этого прекрасного бриллианта.
– Как неразумно с твоей стороны, Гаведдай, было доводить товар до такого состояния. Ты словно бродяжку ко мне привез, а не возлюбленную для привыкшего к женским прелестям шада.