Светорада Медовая
Шрифт:
– Гаведдай? – с удивлением спросила княжна, узнавшая пленителя.
Он закатил глаза и воздел руки.
– Хвала повелителю всего сущего Тенгри-хану за то, что вы вспомнили меня! Теперь я могу быть за вас спокоен. Изволите пожелать чего?
– Сдохни!
Ну, особой милости от своенравной смоленской княжны Гаведдай и не ждал. Главное, что она все же стала проявлять какие-то признаки жизни, а значит, у него появилась надежда, что он привезет Овадии Светораду Смоленскую, а не ее бледный призрак. И горбун с присущей ему хитростью стал уверять княжну, что он не повинен в случившейся беде, что он только обнаружил ее среди пленных
Светорада ничего не отвечала. Но если ранее она была отстраненной и послушной, то теперь стала проявлять непокорность. Светорада вытолкала из шатра служанку, принесшую ей новую одежду, отказалась есть. А ночью, когда их судно спешно шло по течению великой реки, из шатра послышались ее протяжные крики и плач.
– Пусть покричит, – успокаивал Гаведдая Азадан. – Такое бывает среди пленников, но рано или поздно они смиряются. Жить-то все хотят.
Но Светораде не хотелось жить. Потрясенной горем женщине казалось, что ее существование утратило всякий смысл. Зачем ей жить, когда сердце ее умерло, когда все вокруг превратилось в темную мглу, из которой тянуло холодом потустороннего мира. Княжне было одиноко, горе угнетало ее, и хотелось только одного: уйти вслед за Стемой. Уйти туда, где души влюбленных встречаются в полных цветов и щебета птиц Сварожьих садах. [104]
104
Сварожьи сады – разновидность небесного счастливого царства, рай.
Светорада по-прежнему отказывалась есть, лежала, свернувшись калачиком и закрыв глаза, погрузившись в полусон-полувидения о своей прошлой счастливой жизни. Только так, отключившись от окружающего, она вновь оказывалась со Стемкой…
Вспомнилось, как после побега они однажды проснулись в каком-то лесу у ручья. Тогда они таились от людей, Стема был серьезен и напряжен, а Светораде, во всем полагавшейся на своего соколика, это начинало казаться забавной игрой. И она только подшучивала над Стрелком, дразнила, пока однажды Стема не повалил ее в траву, и они боролись и дурачились, а потом случайно скатились в ручей. Светорада визжала, Стемка хохотал, они брызгались водой, пока вдруг не кинулись друг к другу, обнялись, стали страстно и упоенно целоваться…
И еще… Ах, эти воспоминания-видения были такими яркими! Сладкими… Она вспоминала, как уже в Ростове, в один из редких приездов Стемы со службы, они решили ночью покататься на лодке и порыбачить. Вот и выплыли на середину Неро, тихого и гладкого в ту безлунную ночь. Они смотрели на огромный купол звездного неба, сияющий в вышине множеством мелких огней, и это было так красиво, что дух захватывало. В застывших водах озера отражались сверкающие огни, и казалось, что они попали в некий неведомый мир, где среди тихой темноты мерцали яркие звезды. Стемка тогда сказал:
– Взгляни, Светка, мы никак на небо заплыли.
Да, с ним она и была на небе. А теперь он ушел туда один…
Светорада медленно поворачивалась, начинала различать над собой полог колеблемого ветром шатра, слышала скрип уключин, вонь немытых тел гребцов, чьи-то грозные окрики и удары бича. Кто-то рыдал. Было душно, ветер врывался
К ней в очередной раз явился Гаведдай. Его татуированное лицо было озабоченным, он мрачно наблюдал за этой некогда прекрасной и живой девушкой, которая сейчас с ее свалявшимися волосами и в порванной, испачканной чужой кровью одежде совсем не походила на ту, что стала великой любовью и тоской его господина. И Гаведдай смотрел на нее не как на необходимую ему ранее добычу, а как на тлеющую головню, грозящую сжечь его дом.
– Тебя будут заставлять есть насильно! – грозился он.
– Зачем? – не открывая глаз, тихо отзывалась Светорада.
Горбатый хазарин решил переговорить с Усмаром. Этот его новый раб оказался на диво полезен, он и впрямь умело провел их к Ростову, делал необходимые подсказки, если возникали проблемы. Вот и сейчас Усмар дал Гаведдаю дельный совет:
– Пусть за Медовой присматривает пленница Руслана, у которой маленький сын. Пообещай Руслане, что не разлучишь ее с малышом, и она будет усердствовать, чтобы привести в чувство Медовую. Руслана женщина покорная, мягкая, к тому же Медовая привязана к ее малышу.
И Усмар махнул рукой в сторону помещения под палубой, где в тесноте и скученности содержали захваченных рабов.
Светорада только приоткрыла глаза, когда в ее шатре появилась Руслана, прижимавшая к себе сонно дремавшего ребенка. Когда Взимок захныкал, Руслана дала ему грудь, продолжая испуганно смотреть на неподвижно лежавшую Светораду. Однако едва ребенок стал засыпать, ей пришлось положить его на шкуры возле Медовой и поспешить на оклик Гаведдая. Вернувшись, она поставила перед Светорадой миску с вареной рыбой и кусок тонкой лепешки.
– Вот, велено покормить тебя.
Светорада чуть повернулась.
– Убери, я не буду.
Руслана понимающе кивнула. Подумала немного и сама стала жадно есть. После рыбьей юшки, какую давали пленникам, она все время была голодна. А ей ведь надо было питаться, чтобы не пропало молоко. Так она и сказала, чувствуя на себе тоскливый взгляд Светы. Потом вновь взяла на руки сына, сидела, покачивая его в полудреме.
Светорада молча смотрела на сладко посапывавшего Взимка. Она и впрямь испытывала нежность к этому малышу, которого так часто нянчила, но сейчас ребенок вдруг вызвал в ней новую боль. Ах, если бы она была беременна от Стемы… Та их последняя ночь… Такая сладкая, нежная, многообещающая. Однако же и она прошла впустую. Светорада поняла это еще в Ростове, когда ждала мужа.
Руслана очнулась от сдавленных всхлипываний Светы. Заметила пробегавшие по лицу молодой женщины судороги, будто та силится заплакать, но слез уже нет. Руслана попыталась с ней поговорить:
– Этот горбун сказал, что ты смоленская княжна Светорада. Это так?
Света осталась безучастна, но Руслана и так поняла, что хазарин не солгал. В их принятой в род новенькой всегда было нечто особенное, а ее муж Аудун не раз говорил, что Медовая отнюдь не проста, что в ней угадывается благородная кровь. А еще Руслане порой казалось, что все эти беды обрушились на них из-за Медовой, однако обвинять вслух эту сломленную женщину у нее не хватило духу. Заговорила о другом: