Светорада Золотая

Вилар Симона

– Касаточка моя… да я ведь… о тебе же пекусь.

– Пекись, нянька Текла, за то тебя и кормят. Однако… Знай, сверчок, свой шесток. А теперь покинь меня. Иди!

Светорада перевела дыхание. Услышала, как старушка шмыгала носом, понуро идя к двери, и даже устыдилась. И зачем на верную няньку так осерчала… Хотя Текла и впрямь могла разлучить ее со Стемой, а Светораде… Она понимала, что все это блажь, однако рядом с ним она ощущала жизнь так ярко, как никогда и ни с кем; это новое чувство и пугало ее, и радовало. И княжна еще долго ворочалась с боку на бок, глядя на вливавшиеся в открытое окно потоки лунного света. Стема… И злой ведь какой бывает, но с ним ей так… сладко. О нем думать куда приятнее, чем о скором браке с Игорем.

Светорада понимала, что положение княжны обязывает ее подчиниться необходимости и стать княгиней, она готова была смириться с предстоящим

замужеством, однако в глубине души жила тайная надежда на то, что судьба ее сложится как-то по-другому. Ибо, думая о предстоящем браке, она ощущала себя словно на краю пропасти. Впереди была неизвестность – страшная, непривлекательная, пугающая. Любая другая девица ощущала бы воодушевление перед свадьбой, а она… Ей и так хорошо жилось под родительским кровом, в изобилии и покое отцовской усадьбы, где все ее любили, и каждый новый день приносил столько радости. Светорада опять подумала о Стемке. От этого стало и сладко, и больно. Все эти дни он будет подле нее, а значит, у них будут постоянные поводы для встреч, и мысль об этом делала княжну особенно счастливой. Она все вспоминала, как он поглядел на нее, когда говорил о лобзаниях… Как ей хотелось ощутить это с ним… всегда хотелось… С детства…

– Стемка мой, – прошептала княжна и заснула со счастливой улыбкой.

Но на следующий день она держалась со своим рындой Сдержанно. Смотрела только на Игоря, своего жениха. Он не люб ей, это так, но им жить вместе и поэтому все же надо постараться наладить с ним отношения. В ней с детства была воспитана привычка подчиняться неизбежному, а долго сердиться она не умела.

Через пару дней, когда Игорь вернулся после удачной охоты довольный и веселый, Светорада попыталась помириться с ним. Подошла, взяла под руку, увела на галерею, где в тени под навесом было не так жарко.

– Поговори со мной, суженый мой.

– О чем?

– Ну, об удачной охоте, о том, как лов прошел, да вообще о чем пожелаешь. Ведь скоро мы поженимся и тогда у нас каждая мысль станет общей. Так ведь супруги живут.

Игорь усмехнулся:

– Н-да, каждая мысль станет общей… Храни меня от того боги! Да ежели я стану думать, как ты, то люди скажут, что подобный дурак еще ни разу не сидел на Киевском престоле.

– Но ведь я буду твоей княгиней! Со мной обязаны будут считаться.

Игорь скривился так, словно откусил кислое яблоко.

– Ну и возмечтала! Зачерпнула луну из лужи – как у нас говорят о тех, кто мечтает о несбыточном. Или ты решила, что и мне станешь волю свою навязывать? Я тебе уже говорил, Светорада, что твое место будет самое последнее, – то, на которое укажу. И запомни это!

Она резко выдернула руку. Тряхнула волосами:

– И ты запомни, князь, что я не овца, чтобы стоять в темном хлеву, где поставят!

Повернулась и пошла прочь. Ну что он за человек такой! Отчего так невзлюбил ее? Она ведь видела, как он уважителен с ее матерью, как приветлив с воеводой Кудияром, как шутит со Стемкой. А с ней… Она должна считать брак с Игорем счастьем? Знать бы, как от такого счастья избавиться!

Княжна отошла за угол, даже рванула ворот у горла, будто ей не хватало воздуха. Душно было. И жарко… Не продохнуть. Во дворе было тихо, все спрятались от зноя, только сухо трещали сверчки. Даже собаки перестали лаять, залезли в конуры.

Игорь не особенно задумывался о том, что обидел княжну. Прошелся в терем, стал у окошка, попивая холодный квас. В какой-то момент заметил княгиню Гордоксеву на забороле детинца. Она неподвижно стояла под палящим солнцем, устремив взгляд на реку. Вестей ждет. Какие вести, если на ладьях по Днепру до Киева больше восьми дней ходу? Струги еще не дошли, отчего же она надеется, что ей так скоро пришлют вестового? Хотя Игорь тоже ждал вестей. Эх, как там все сладится? Игорь стал представлять себе, как Олег и Эгиль с грозной силой появятся у стен Киева, как насядут на степняков угров да пригрозят им разгромом, ежели те не отступят. Может, дело дойдет до схватки горячей… Многие потом будут похваляться, как они бились. Варяги-то обязательно: смысл всей их жизни в том, чтобы искать себе удачу и славу в бою. И им будут петь хвалебные песни на… на его свадебном пиру. А что о нем споют? Что у бабьего подола отсиживался да учился блюсти государственные интересы? И ради этих интересов от славы отказался? Да что от славы, даже от милой ему Ольги отказался ради пустышки Светорады. Игорь уже забыл, что сам прогнал от себя Ольгу, когда Олег Вещий был готов принять их брачные обеты над текучей водой… Чтобы не томиться горькими думами, Игорь, кликнув своих людей из ближайшего окружения, отправился купаться

к Днепру. В такую жару – это самое милое дело. Жара и вправду стояла невыносимая. Лето только набирало силу, а земля, еще с травня взявшаяся сухой коркой, уже стала трескаться, сворачивалась жесткой шелухой, рассыпалась серой пылью, похожей на пепел. Покрытые дерном крыши изб казались выжженными солнцем, ветви на деревьях вяло поникли, и, если раньше прохладные ночи посылали к рассвету росу, то сейчас и ночью нечем было дышать. Люди с опаской говорили о засухе, о неурожае. Было отчего волноваться. Посевы желтели и никли, на пашнях там и тут появлялись серовато-черные проплешины, которые даже при незначительном ветерке начинали пылить серыми клубами, и это были не предвещавшие ничего доброго дымки. Люди молили богов о дожде, вглядывались в небо, по которому плыли уносимые невесть куда облака, а земля стояла без дождя. Становилось ясно: если ближайшие дни продержится такое пекло – земля «загорится». Даже травы на заливных лугах, не успев подняться, засыхали и жухли, и было понятно, что ежели не накосить их уже сейчас, то скот может остаться на зиму без корма.

Однако когда подошел Ярилин день, люди прогнали мрачные мысли и пошли к капищам, неся подношения: цветы, зелень, крашенные в желтый и красный цвета яйца, пиво в бочонках, крынки с медовухой. Волхвы зарезали ягненка и, принеся в жертву, окропили собравшихся его жертвенной кровью. После положенного обряда люди пошли в леса, набрали зеленых веток, девушки сплели гирлянды из цветов и весь день старательно украшали жилища. А ближе к вечеру многие отправились на лодках за реку, где в лесу, на широкой длинной поляне, полагалось устроить пир-гуляние в честь светлого Ярилы.

Переправлялись через Днепр целыми семьями, с чадами своими и домочадцами, чтобы Ярила знал, как плодятся люди от его силы, как разрастаются их семьи Все были принаряжены, так как Ярила, дающий силу и радость жизни, любил тех, кто не зря проживает свой век, кто добивается чего-то и кому есть чем похвалиться. Нищие да убогие на гуляние не являлись, как не добившиеся милости жизнелюба Ярилы, зато те, кто сумел подняться, радовались и гуляли. Над обширным заречным лугом звучали музыка и смех, люди веселились, ведя круг у выставленного посреди луга сплетенного из соломы Ярилы, в венке, с разрисованной улыбающейся рожей. А еще народ веселился, поглядывая на приделанный чучелу немалый детородный стержень. Как же Ярила без него! На то он и божество плодородия. Пусть пока покрасуется, все равно скоро уступит место божеству летнего плодородия Купале. Да и после гуляния положено хоронить чучело божества, чтобы его плодородная сила ушла в землю, оплодотворила ее.

Еще на Ярилины гуляния полагалось пышно пировать, поэтому люди прямо на траве расстилали длинные скатерти, раскладывали на них яства. На Ярилу надо было есть много крашенных к празднику яиц, молочных сыров и творога, выставлять пироги, украшенные вылепленными из теста венками, есть дичь, сало и густые масленые каши. Люди пировали так, что и про жару забыли. Пили много хмельного пива, то и дело слышались хлопки открываемых бочонков, пирующие поднимали полные чаши и рога, не забыв плеснуть немного хмельной жидкости на землю – в дар божеству. Еще в этот день многие приглядывали себе пару, а те, кто уже жили семьями, должны были быть особенно ласковыми со своими избранниками, ибо считалось, что зачатые в этот день дети получали благословение бога, были красивы, здоровы и удачливы. Поговаривали, что и саму Смоленскую княжну Светораду родители зачали на праздник Ярилы, а уж она почиталась кривичами как воплощение счастья, радости и удачи. Поэтому, когда Светорада вместе с женихом появилась на празднике, ее встретили приветствиями и здравницами.

Княжна в этот вечер была особенно хороша и нарядна: в длинном струящемся дивном платье из золотого переливающегося атласа, вокруг ворота – густо сплетенное из жемчуга оплечье, подобными же узорами вышит подол ферязи. На запястьях княжны переливались браслеты заморской работы, распущенные пышные волосы были украшены золотым обручем с падающими на лоб красивыми каплевидными подвесками. И вся она была такой золотистой и мерцающей, нарядной и прекрасной – глаз не отвести. Даже Игорь поглядывал на нее сегодня по-особому: а ведь эта пустышка и впрямь хороша! А может, необычайная роскошь ее наряда вдруг напомнила князю, что не просто девицу-красу просватали за него, а самую богатую невесту на Днепре? Они действительно были красивой парой: вся мерцающая золотом княжна и Игорь – в темной шелковой рубахе, подпоясанной вышитым кушаком, в высоких посеребренных сапожках и с аккуратно собранными сзади темными волосами с седой прядью ото лба.