Светорада Золотая
Шрифт:
– Этот рубин зовется Каплей Сердечной Крови, – потупившись, ответила Светорада. – И это дар… Прощальный дар.
Она умолкла, однако, ощущая на себе пытливый взгляд матери, окончила:
– Овадия бен Муниш подарил на прощание. Наказал, чтобы я никогда не расставалась с ним, ибо он заговорен на силу и удачу. И еще… Овадия сказал: ты не будешь гневаться на то, что я приняла подношение. Что поймешь все…
– Я и впрямь понимаю. Прощальный дар мужчины, который любил тебя… От этого не просто отказаться. А ведь Овадия действительно любил тебя. И грек Ипатий любил, и Гун нар наш. А вот Игорь… Что-то не ладится у вас, я ведь вижу это. И чем не угодила ему такая красавица, как ты? Может, как раз тем,
– Что с того? Мы с ним – единая Днепровская Русь, И оба понимаем это.
– Хорошо, что это понимаешь ты. Порой мне кажется, что то моя дочь разумнее, чем о ней говорят. Однако… Думаю, тебе следует так же разумно вести себя с женихом.
Светорада промолчала, только поджала губы.
Видя, что дочь продолжает упрямиться, княгиня открыла один из сундуков и стала показывать дочери удивительные вещи. Молвила, что пусть они с Эгилем и оплатили поход на Киев, однако не настолько бедны, чтобы отправить дочь на княжение в одной рубашке. И для нее все приготовлено…
Она начала разворачивать перед Светорадой рулоны нежного и мягкого льна, настолько выбеленного, что и в полумраке бретяницы он словно светился, показывать шуршащие шелка, накинула на руку драгоценный переливчатый бархат богатых тонов, пыталась привлечь внимание княжны к богато затканной серебром парче, такого невидимо голубоватого оттенка, что и не поймешь – вода ли это струится или ткань такая. Девушка согласно кивала, внимая словам матери, однако особого воодушевления Гордоксева в ее глазах не видела. Ну а посуда? Какой девушке не интересно узнать, с чем она в дом мужа войдет? А тут были и большие бронзовые блюда с чеканкой, и серебряные кубки с узорами в виде гроздьев заморского винограда, и бокалы из тонкого зеленоватого стекла византийской работы с замысловатыми ножками. Не восхитили княжну и меха: темно-бурые бобры, серые белки, белые горностаи, темно-рыжие норки, золотистые куницы и огненные лисы. Оживилась она только, когда мать открыла перед ней ларчик с драгоценными камнями и жемчугом скатным. Взяла одну идеально круглую жемчужину кремового оттенка, оглядела придирчиво.
– Матушка, а ведь это мое будет или в казну Киева пойдет?
– Ну, это как вы с супругом договоритесь.
– Да? Тогда не стоит ему об этом знать. А скажи, сколько воев в дружину я смогу нанять за такое вот богатство?
Что за странные мысли у юной невесты перед свадьбой? Тем более – у легкомысленной и несущей всем радость княжны?
– С кем воевать-то надумала? – полюбопытствовала княгиня, захлопывая крышку ларчика и отставляя его в сторону. – Да и что это ты придумала: учиться стрелять из лука не хуже Стемида Кудиярова? Ольге Вышгородской желаешь уподобиться?
Княгиня рассчитывала задеть дочь, упомянув об Ольге, да выпытать, что она про деву-воина думает, однако Светорада отреагировала по-своему. Сказанное об Ольге пропустила мимо ушей, а вот упоминание о Стеме ее взволновало. Долго ли еще он будет дожидаться ее на стрельбище? Приручить Стему куда сложнее, чем охотничьего сокола. И Светорада оглянулась нетерпеливо на дверь, будто торопилась куда-то. Ясное дело, куда – догадалась княгиня. Что за власть имеет над княжной сын Кудияра, раз она, простив все, так привязалась к нему?
– А ну-ка, дитя мое, присядем вот тут да поговорим маленько.
Она указала дочери на ларь рядом с собой, видела, что та подчинилась с неохотой, все больше на дверь посматривала да теребила нервно кончик косы.
– Я не пеняла тебе, Рада моя, на то, что ты шутила и заигрывала с женихами. Не стала журить и за то, что от Овадии украдкой приняла богатый подарок. Ты высокого рода, от многого защищена своим положением. Можешь Стемида привораживать,
– Ах, матушка! Выслушай…
– Нет, сперва ты меня выслушай! Я не спрашиваю тебя о вашей странной дружбе с сыном Кудияра. Теперь он воин у князя Киевского и от его благоразумия зависит, поднимется ли он по службе или всю жизнь проходит в стрелках, живя в дружинной избе.
– Стема станет десятником, только когда мельничный жернов поплывет по реке, – как-то задумчиво проговорила Светорада.
– О чем это ты? Ну да мне ведь все равно. Хотя всякое может случиться, ежели ты гнев Игоря на него обратишь. Для Стемы возвышение много значит, недаром он сын своего отца, а Кудияр всегда хотел достойного положения. Но Кудияр и другим для меня ценен. Тем, что в душе мой образ, как Ладу свою пронес. Я гляжу, ты и Стеме такую же судьбу готовишь. Мстишь ли ему за былое или еще что-то задумала? С тебя ведь станется увлечь Стему хотя бы потому, что он в дружине. И горя первый любостай! Но ты должна знать – только Игорь будет твоим мужем и господином, а Стема… Стема пусть остается при тебе, как Кудияр при мне – воздыхателем сторонним. Знаешь, женщине нужно, чтобы рядом был кто-то, кто ее преданно и беззаветно любит. И мне всегда было приятно, когда я чувствовала на себе взгляд Кудияра. Хотя и не любила его…
«Но Стемку-то я люблю», – подумала княжна и вдруг так испугалась своей мысли, что перестала слышать, о чем говорит княгиня, взволнованно и растерянно размышляя о том, в чем негаданно призналась самой себе. Ей стало страшно. Она – невеста Игоря Киевского, а все помыслы ее, все желания связаны с другим.
– Да слушаешь ли ты меня? – словно издалека донесся до нее голос княгини.
Какое-то время она непонимающе глядела на мать, пока стала различать ее голос, ее слова о том, что мудрая и предупредительная жена всегда может поладить с мужем, добиться его уважения и почета в семье. Конечно, Игорь горяч, как необъезженный конь… но и на норовистого коня можно набросить уздечку, только надо знать, как это сделать. Терпением и лаской, неусыпной заботой должна будет добиваться Светорада внимания и любви князя Игоря.
Это, бесспорно, были мудрые и хорошие речи, добрые советы матери, поучающей свое дитя, как вести себя в браке со столь своевольным и непредсказуемым человеком, как Игорь. И все, что она говорила, было верно: скорая свадьба, новый дом, заботы по хозяйству, дети, сначала маленькие, а потом большие – все это стремительно проносилось в голове у Светорады, когда она слушала речи матери. Да, возможно, в браке она и научится быть счастливой… Только вот она еще не забыла, как Игорь хотел обесчестить ее вчера… как не считался с ней, как, поддавшись страсти, повалил на траву. И не подоспей Стема… Как бы восприняла мать горькое известие о том, что Игорь ни в дырявую куну [97] не ставит их договор, честь ее рода и ее самой?
97
Куна – единица «меховых» денег (шкурки куницы одно время служили на Руси денежной единицей).
– Если ты захочешь счастья – борись за него, – говорила между тем Гордоксева. – Жизнь – это битва, а не каждая битва удается с самого начала. В конце концов, побеждает тот, кто не сдается. Однако хочешь ли ты сама любви Игоря? Сама-то добиваешься его чувств? Ведь одно дело взять верх над строптивым князем, и совсем другое – преодолеть себя. Ты ведь избегаешь Игоря, на его упреки отвечаешь упреками, на его невнимание – невниманием. А захоти ты привлечь его… Не Стемку, о ком все твои помыслы, а именно Игоря, – никуда бы он от тебя не делся.