Светят окна в ночи

Гаитбаев Наиль Асхатович

* * *

…Наконец объятия и поцелуи в прихожей закончились, Разиля внимательно меня оглядела, поцокала языком и повела в большую комнату, где я сразу увидела незнакомого парня, склонившегося над магнитофоном. «Здравствуйте! — сказала я, останавливаясь на пороге, но Разиля продолжала подталкивать меня вперед, словно я тут же должна была пасть парню в объятия. Она так лукаво улыбалась, подмигивая нам обоим одновременно, что о якобы случайной встрече и речи не могло идти: он, конечно, тоже был обо всем предупрежден и теперь пытается изображать на своем лице приятное изумление. Я готова

была сквозь землю провалиться, но постаралась как можно незаметнее освободить свою руку из ласково-настойчивых пальцев Разили.

— Вот знакомьтесь: Амир, Сария, — сказала она весело.

Мы церемонно поклонились. Что дальше? Дальше — неловкая пауза, когда не известно, что делать. Не рассматривать же друг друга, так сказать, взаимно примериваясь и оценивая. Вижу — высок, недурен, взгляд в общем-то глуповат, но это, наверное, от неловкости: тоже не знает, куда девать руки и куда лучше смотреть. «Ну соображай быстрее, начинай разговор какой-нибудь! — мысленно тороплю его, изнывая от затянувшегося молчания. — Что за мужчины пошли?» Читать мысли на расстоянии он определенно не умеет, поэтому я отворачиваюсь от него и деланно-озабоченным голосом спрашиваю у Разили:

— Давай я тебе на кухне пока помогу!

Разиля открывает рот, чтобы возразить, но я так выразительно на нее смотрю, что она все свои слова сразу проглатывает.

— Вы пока здесь поскучайте, а мы с Сарией посмотрим, что там на кухне, — говорит она скороговоркой. И мы уходим на кухню.

— Ты чего? — шепчет она, прикрыв дверь. — Не понравился, что ли?

— А он не глухонемой? — огрызаюсь я, злясь и на нее, и на себя.

— Что ты! Говорю — инженер. Неженатый. Идеальный жених.

— Алиментщик, наверное…

Разиля смотрит на меня, округляя глаза, потом крутит пальцем у виска:

— Опять за свое, да?

— Ну, ладно, я это так. На всякий случай, — говорю я и оглядываю кухню. Удивительно, но тут сегодня полный порядок. — С чего начнем?

— Ни с чего. У меня все готово. Иди лучше развлекай своего… Кстати, у тебя будет, наверное, соперница.

— Да? — спрашиваю я равнодушно.

— Товарищ Рашида должен привести сестренку, — поясняет Разиля чуть смущенно. — Но она птенчик совсем — не то двадцать, не то двадцать два…

— Ничего себе — птенчик! — усмехаюсь я. Все это мне, конечно, не нравится: и то, что ей двадцать два, и то, что нас обеих, видать, решили познакомить с одним кандидатом в женихи. Ему будет из чего выбирать, только зачем мне это надо?

— Тогда я — пас! — заявляю я решительно. — Драться за жениха не собираюсь. Заранее уступаю птенчику. Давай мне фартук — буду носить, кормить, мыть посуду, ухаживать, развлекать. Твоих гостей.

— Брось валять дурака! — сердито говорит Разиля. — И если ты сейчас же отсюда, из кухни, не выкатишься, я тебя больше знать не хочу! Поняла?

Вот теперь она обижается по-настоящему, и я понимаю и выкатываюсь снова в большую комнату, где Амир все в той же позе человека, который первый раз в жизни увидел магнитофон.

— Не играет? — спрашиваю я деловито, усаживаясь в кресло у журнального столика.

— Не знаю, куда тут нажимать… — бормочет он, поднимая на меня глаза.

Господи, и это инженер?!

Я протягиваю руку и нажимаю на кнопку. Раздается жуткий вопль, потом скрежет, дребезжание, стук — и сразу обвалом триста шестьдесят нот… Амир ошарашенно смотрит на меня, я — на него, из кухни выскакивает Разиля и выдергивает штепсель из розетки.

— Думала, взорвался! — говорит она, переводя дыхание.

Мы смеемся. Потом я нахожу регулятор громкости, снова нажимаю на кнопку и выдаю заинтересованным людям вполне приличную порцию децибелов.

— А-а! — узнает Разиля. — Это «Машина времени».

— По вашей части, значит, — обращаюсь я к Амиру. — Вы же, кажется, инженер?

— Да, но… — начинает он смущенно.

— Да или но? — смеюсь я.

— Да — инженер, но не по части музыки, — улыбается он, и его улыбка мне нравится. Слава богу, нашелся, а то бы не на кухню я ушла, а совсем: терпеть не могу мямлей. Ладно, дорогой жених, я тебе еще немного помогу, но потом уж сам находи тему для разговора!

— А как по части времени?

— Всегда не хватает пяти минут для настоящей жизни, — отвечает он многозначительно.

Я обдумываю ответ и нахожу его на троечку: мог бы сказать что-нибудь и поостроумнее.

И снова молчание.

Кресло не очень удобное для сидения в моем элегантном платье. Я меняю позу, но тут замечаю, что разрез, как ему и положено, распахивается. Конечно, ничего в этом неприличного нет, однако фривольность пока ни к чему: я играю роль неробкой, но сдержанной интеллектуальной девушки. Конечно, это слово кого-нибудь может покоробить, но разве не правда, что все мы в жизни подстраиваемся под ту или иную ситуацию: встречаясь со знакомыми людьми, радостно улыбаемся, хотя никакой особой радости не испытываем; зная о человеке, что он тебя терпеть не может, разговариваем с ним вежливо и предупредительно; на душе у тебя кошки скребут, а ты стараешься показать себя счастливой и беззаботной.

Пусть мне докажут, что это не так! И если бы Амир оказался другим человеком, я бы тоже, наверное, не сидела сейчас в позе святоши и не думала о разрезе на платье, который для того и сделан, чтобы подчеркивать стройность и красоту линии твоих ног.

— Вам нравится музыка? — спрашивает Амир наконец. Ну и вопросик после десяти — пятнадцати минут скорбного молчания! Сказать — «нравится» — он тут же спросит: а что именно, и тогда буду вынуждена говорить я. Сказать — «нет», он может понять это как нежелание продолжать разговор с ним: «нет» вообще очень неудобное слово в общении с незнакомым человеком, есть в нем что-то оскорбляющее слух. Но пока я размышляю так, магнитофон смолкает, и через короткую паузу звучит уже другая музыка — медленная, спокойная, лиричная…

— Вот эта мне нравится больше, — говорю я. — Под нее хорошо танцевать.

— Может, потанцуем? — предлагает неожиданно он. Ого, кажется, он не так уж и робок, как показалось!

— Одни? Сейчас?

— А почему бы и нет?

Действительно, почему нет? Я протягиваю руку, он принимает ее, помогая мне встать из кресла. И мы танцуем. Я чувствую его руку на своей талии — уверенная, твердая, горячая рука мужчины. Он значительно выше меня, и это приятно — не люблю, когда дышат в лицо. Чувствую, он давно не танцевал, но, слава богу, на ноги не наступает, к себе не прижимает, держится свободно и непринужденно. Что ни говори, танцы хотя и безделушка, конечно, а позволяют незнакомым людям узнать друг о друге что-то и помимо слов.