Светят окна в ночи
Шрифт:
— Ну, как у вас? — шепотом спрашивает у меня Разиля.
Я понимаю, что она имеет в виду. Видимо, приняв такое деятельное участие в моей судьбе, она считает, что я должна ей теперь все рассказывать.
— Что ты имеешь в виду? — холодно интересуюсь я.
— Ну, как он? — теряется Разиля. — Внимательный, ласковый?
— И внимательный, и ласковый! — подтверждаю я, усмехаясь про себя этим наивным словам. — Тебя, наверное, волнует, какой он в постели, да?
Я нарочно говорю так прямо, чтобы сразу отбить у нее охоту лезть в мою жизнь. Какого черта, в самом деле? Я же у нее никогда не
— Ты невозможная, Сария! — обижается она. — Колючая, как не знаю кто!
Пусть обижается, зато больше не будет задавать идиотских вопросов! Я в советчиках такого рода не нуждаюсь. Спасибо, что с Амиром познакомила. Что беспокоилась. Но теперь за меня волноваться не надо. И жить учить не надо. Я не птенчик, которая тогда с носом осталась. Кстати, интересно, как она там?
— А как птенчик наш? — спрашиваю я.
— Какой птенчик? — удивляется Разиля. — А-а… Видела ее недавно на улице. Веселая! Такой, знаешь, розовый бутончик!
— Птенчик, бутончик… — смеюсь я. — Неужели и мы были когда-то такими?
И мне становится грустно, потому что мы такими были — веселыми, беззаботными, неунывающими! Когда и беда не беда и все — впереди…
Жизнь в нашем доме течет нормально. Утром вместе идем на работу, вечером в одно и то же время возвращаемся, ужинаем, смотрим телевизор, разговариваем, ходим в гости к друзьям, принимаем у себя друзей.
Что об этом рассказывать? У всех одинаково в общем-то семейная жизнь складывается — из похожих забот, радостей, огорчений. Люди постепенно привыкают друг к другу, начинают не замечать того, что раньше бросалось в глаза…
— Что ты все время ходишь в этих бигудях? — недовольно ворчит Амир.
— А где мне прической заниматься, как не дома? И не вечером? — возражаю я.
— Значит, ты считаешь, что твои сослуживцы должны видеть тебя с красивой прической, а я — в этих железках? — усмехается он.
Я пожимаю плечами: бессмысленный какой-то спор! Это же естественно, что человек приводит себя в порядок перед тем, как выходить на люди. Конечно, лучше, если у него есть возможность заниматься этим наедине, но где спрятаться в однокомнатной квартире? Не сидеть же несколько часов в ванной комнате? Тут уж ничего не поделаешь — надо мириться с некоторыми неудобствами совместной жизни, когда весь ты — на виду, со всеми своими достоинствами и недостатками. Амир тоже не ангел. Есть у него привычки, которые меня раздражают. Ну, например, в хозяйственных делах ничего не смысля, вдруг начинает учить, как надо жарить картошку. Накрывать сковородку крышкой или не закрывать?
На эту тему мы однажды с ним минут десять спорили, пока я в раздражении все с этой сковороды в мусорное ведро не вывалила. Поставила перед ним кружку с молоком, положила кусок хлеба и сказала нежно: «Ешь природные продукты и в следующий раз не капризничай. Я все-таки какая-никакая, а баба, а ты, какой-никакой, мужик. И если хочешь готовить ужин сам и по-своему, я с удовольствием тебе такую возможность предоставлю. И буду есть, не спрашивая, накрывал ты сковородку крышкой или не накрывал. Договорились?»
Вот такой у нас разговор получился, и он его хорошо запомнил. И я запомнила. Как миленький ел все, что я готовила, и больше носа ни в кастрюли, ни в сковородки не совал. Обиделся, конечно. Только я думаю, лучше сразу все точки над «и» ставить. Проще жить, когда знаешь, что одному не нравится, а другой от этого же — в восторге. Что кто умеет, а что — нет. И если не умеешь — не берись. Соседа попроси помочь, пригласи за деньги кого. А то взялся однажды Амир крючок к потолку прилаживать, чтобы люстру новую подвесить. И конечно, разбил ее вдребезги, потому что никогда прежде, как я поняла, молотка в руках не держал, хотя и инженер.
— Какого черта! — сказала я мягко. — Какого черта ты берешься за дело, в котором ничего не смыслишь? Сто пятьдесят рублей, конечно, для нас не деньги, как ты понимаешь, но все-таки… Кстати, до зарплаты три дня, а у меня остался рупь…
Да разве обо всем расскажешь?
Дочери нашей уже годика два было, когда стал Амир на работе задерживаться. В шахматы, видите ли, играл с приятелями. «А у вас там вместо ферзей да королей стаканчики с водкой, да?» — интересуюсь я. «Да нет, — отвечает, — нормальные шахматы, просто иногда скидываемся по рублику, кто-нибудь в магазин сбегает, ну и…» — «Понятно, — говорю я. — Вот это «ну и…» особенно интригует. В следующий раз оставайся там, в отделе своем, ночевать. Потому что с пьяным с тобой говорить не о чем, а дочери смотреть на тебя такого — незачем. Договорились?»
Только, видно, поздно уже было договариваться. Некоторое время он держался, но потом снова все стало по-прежнему. Я оставила свой иронический тон и взялась за него по-настоящему. Боже, если бы кто видел меня в эти минуты, если бы слышал, какие слова слетали с моего языка! Уму непостижимо, где я их набралась?
Год борьбы закончился тем, что он все чаще стал ночевать где-то на стороне, а появившись, не утруждал себя никакими объяснениями. И в глазах его появилось упрямое, злое выражение, которое меня просто пугало, казалось, он был способен на все.
И я поняла, что проиграла. Почему? Как ответить на этот вопрос, если миллионы людей, потерявших и теряющих свой семейный очаг, не могут толком объяснить, с чего именно у них все началось. Когда большая, горячая любовь Амира начала остывать, когда мое робкое, теплое чувство, родившееся в первый месяц близости, исчезло невесть куда? С какой ссоры, с какого движения, с какого слова колыхнулся воздвигнутый нами обоими храм, чтобы рухнуть в одночасье?
Не знаю.
Шла я как-то, задумавшись, по улице, когда меня окликнула дальняя родственница. Мы редко встречались, но она была на нашей свадьбе, и Амир ей очень понравился.
— Ну, купили штору? — спросила она, улыбаясь.
— Какую штору? — удивилась я.
— Как какую? — в свою очередь удивилась родственница. — Амир рассказывал — финскую или югославскую. Прибежал, дай, говорит, взаймы, а то раскупят. Пятьдесят рублей было у меня, я и отдала.
— Когда прибегал?
— Да с месяц назад… Он что, не говорил тебе?
— А разве не отдал? — Я уже все поняла. Мне было стыдно и я пыталась теперь как-то вывернуться из этой неловкости: ей-то зачем знать, что муж мой тайком от меня занимает деньги? — Я и забыла уже… И не спросила — отдал, не отдал долг…