Свидание на пороховой бочке
Шрифт:
— Да, да, спасибочки! — я едва удержалась, чтобы не отвесить ей земной поклон.
— Что?! — заволновалась, увидев меня, Трошкина. — У тебя глаза как лампочки! Круглые и аж горят!
— Идем отсюда!
Мы выкатились из клиники, перебежали неширокий двор, укрылись за трансформаторной будкой и там, под возбужденное электрическое гудение, я ошарашила подружку новостью:
— Кулишевская беременна!
Алка ахнула, закрыла рот ладошкой и постояла так пару секунд. Потом убрала руку и спросила с
— От кого?!
— Зришь в корень! — похвалила я, не подумав извиниться за каламбур. — У меня возник тот же самый вопрос, но в медицинской карточке ответ на него не записан.
— Кого-то надо допросить. — Трошкина нехорошо прищурилась.
Я не стала подсказывать ей подходящее имя. Мы ведь уже решили, что с Зямой надо встретиться и пообщаться.
— Смотри, она выходит! — я вовремя заметила на пороге знакомый бурнус.
Костюмированная мадам Кулишевская вышла из клиники и проследовала в аптеку, удобно расположенную в торцевой части здания.
— Еще один звоночек, — непонятно, но с явственной горечью молвила Трошкина.
— Ты это о чем?
— Второй аргумент в пользу версии о беременности не от мужа, — предательски подрагивающим подбородком Алка указала на аптеку. — Смотри, во-первых, для визита к гинекологу Кулишевская абсолютно неузнаваемо нарядилась. Во-вторых, она покупает прописанные ей лекарства в чужой аптеке, хотя наверняка могла бы взять их в своей собственной. А почему? Она скрывает свою беременность?
И сама же запальчиво ответила:
— Да потому, что это ее компрометирует! Значит, отец ребенка — не Маковеев! — Алка всхлипнула. — Эх, Зяма…
— Нет, погоди, — мне очень хотелось утешить подругу и обелить брата. — Почему сразу Зяма? Вообще, почему это не может быть ребенок Маковеева? Он и Кулишевская были мужем и женой, а муж и жена, как известно, спят вместе и… Ой!
Теперь уже я, как чуть раньше подружка, прикрыла рот ладошкой.
— Что — ой?
— Алка, я, кажется, поняла…
— А я нет!
Я улыбнулась:
— Редкий случай, когда отличница пасует перед троечницей! Слушай меня, Трошкина, и потом не говори, что не слышала. Я дам тебе пару фактов, а потом хочу услышать твое толкование, потому что, по-моему, все сходится.
— Да что сходится?! — завопила обычно кроткая Трошкина.
— Все. Слушай, — повторила я. — Во-первых, моя мамуля была знакома с Петром Маковеевым. Совсем немного, они лишь однажды пообщались на вручении какой-то премии, и все, что мамуля может вспомнить по итогам этой встречи — что Маковеев за ней не ухлестывал. Вообще! Совсем не оказывал ей знаков внимания, это нашей-то красотке Басе!
— Возможно, он был со своей дамой?
— В том-то и дело, что нет! А теперь факт второй: Галина Пална, подруга детства Маковеева, была с ним в теплых отношениях с первого класса по десятый, и никогда — никогда! — юный друг не пытался залезть к ней под юбку. Очень деликатный был юноша, руки не распускал, целоваться не лез. Ни разу за десять лет!
Я перевела дух и спросила:
— Ты понимаешь, Алка, к чему я клоню?
— К тому, что смерть Маковеева пробила зияющую брешь в ряду настоящих джентльменов?
— Трошкина, не язви, это не твое амплуа. Включи мозги! — я постучала пальцем по лбу, показывая, где искать тумблер. — Вывод совсем другой и, мне кажется, гениальный: Маковеев просто не любил женщин! Он был другой ориентации! Но тщательно это скрывал, даже женился, чтобы выглядеть респектабельно. Смеловский, кстати, говорил мне, что у Маковеева натуральный пунктик был по части фамильной гордости и чести.
— Боже! — Трошкина хлопнула себя по лбу и наконец зашевелила извилинами. — Тогда Кулишеская точно не могла забеременеть от мужа! И признаться ему в своем интересном положении она тоже не могла, потому что он понял бы, что жена ему изменяла! Да он бы ее просто убил!
Она немного подумала и убежденно кивнула:
— Да, мог бы и убить. Судя по подметному письму, мужик он был крутой и недобрый.
— Поэтому Кулишевская опередила его с убийством, и в мир иной отправился сам Маковеев! — азартно продолжила я.
— Но у нее же есть алиби! — напомнила справедливая Алка.
— У нее-то есть, а у ее любовника? — парировала я. — Пока сама Тамара Руслановна ради алиби парилась в скафандре для прессотерапии, с Маковеевым запросто мог разделаться ее дружочек!
— Хм, мне нравится эта мысль. — Алка неуверенно улыбнулась. — Главным образом потому, что при таком раскладе убийцей и любовником Кулишевской оказывается не Зяма!
— Да? А почему? — Я не то чтобы не обрадовалась такому выводу, просто не поняла подружкиной логики.
— Да потому, что в день убийства Маковеева Зяма сидел в Буркове, и Борис Акимович с Гороховым тому живые свидетели!
— Точно!
Мы обе разулыбались. Внезапный праздник безмятежной радости и тихого торжества испортил настойчивый телефонный звонок.
— Да? — все еще улыбаясь, обронила я в трубку.
— Инночка, ты ничего не забыла? — предгрозовым голосом спросил Бронич.
— Ой! Здрасьте, Михаил Брониславич, я тут немного приболела, кхе-кхе, — заюлила я, подумав, что страшно отомщу Горохову за эту подставу.
Никто, кроме беспринципного Жоры, не мог сдать Броничу мой новый номер.
— А какой сегодня денечек, ты помнишь? — ласковым голосом маньяка-убийцы вкрадчиво спросил шеф.
Я призывно поморгала Трошкиной: что отвечать-то? Казалось маловероятным, что Бронич позвонил мне только потому, что не нашел под рукой календаря.