Свидание на пороховой бочке
Шрифт:
— А это разве Маковеев? — Я недоверчиво присмотрелась к шатену на портрете. — Когда это он так выглядел, в шестнадцатом веке?
Смеловский тихо захихикал:
— Нет, это директор галереи, он не является ее собственником. Помнишь, я рассказывал тебе? Это тот самый Либерман.
— Который свой «Ролекс» дерьмом замарал? — тоже захихикала я.
— Каким еще дерьмом? — холодно поинтересовалась новая владелица респектабельной галереи и помпезного кабинета.
Какой еще «Ролекс», она не спросила — часы последователь Рембрандта
Жора Горохов закашлялся, явно намереваясь заглушить ожидаемый ответ.
— Может, не надо об этом? — обеспокоенно шепнул мне Зяма.
— Да ладно вам, это уже секрет Полишинеля! — отмахнулась я.
Никогда не могла удержаться от того, чтобы не рассказать благодарной публике новый анекдот или свежую сплетню.
— Какой-то недобрый шутник спрятал в сейфе Либермана пропавшие банки с нашим бесценным художественным дерьмом. А Либерман не знал, что в них! Увидев их в сейфе, он решил, что это какое-то сокровище, и принялся добывать его голыми руками!
— Вот сволочь! — выругалась Кулишевская. — Это он узнал, что по завещанию все мне отошло, вот и полез чистить сейф, пока я ключи не забрала!
— То есть сейф принадлежал Маковееву? — уточнил дотошный майор Кулебякин. — А Маковеев знал о ваших отношениях с Казимиром?
— Подозревал, — потупилась она. — И требовал, чтобы ноги его в нашем доме не было.
Тамара Руслановна подняла глаза и посмотрела на Зяму. Впервые за время этой бурной дискуссии вдовица выглядела виноватой:
— У тебя репутация ловеласа, Казимир.
Зяма было приосанился и расцвел, но под пристальным взглядом Трошкиной снова увял.
— Петя потребовал, чтобы я отказала тебе от дома и никаких дел с тобой не имела, — продолжила Кулишевская. — Обещал, что в противном случае тебе плохо придется!
— Так не Петя ли ваш умыкнул наши банки?! — звонко хлопнул себя по коленке Горохов. — За их сохранность как раз Казимир поручился, и его профессиональная репутация оказалась под угрозой!
— Петя мог, — кивнула Кулишевская. — У него, как у владельца, от всего тут свои ключи были — и от галереи, и от кабинета, и от сейфа.
Бронич сурово засопел. Я проследила направление его взгляда и убедилась, что он смотрит на картину.
— Такой костюмчик говнищем испортили! — в сердцах воскликнул шеф, не выбирая выражений. — Один пиджачок кучу денежек стоит, а еще рубашечка, запонки, часики! Несчастный директор!
— Несчастный, это точно, — согласился майор Кулебякин.
Интонация у него была какая-то странная — оригинальная смесь суровости, удовлетворения и язвительного веселья. Я вопросительно похлопала ресницами. Денис отодвинул портьеру, выглянул в окно и поманил меня пальцем.
— Что? — Я подошла и посмотрела на улицу.
Уже стемнело. В конусе желтого света под фонарем красиво серебрился фургончик с зарешеченным окошком. Два коротко стриженных парня, в одном из которых я узнала Денискиного приятеля из «убойного» отдела, под руки вели к фургону кудрявого щеголя в дорогом костюме. Аккурат под лампой красавчик задергался, и его пышные локоны запылали, как костер.
— Да он же рыжий, как морковка! — машинально отметила я и оглянулась на портрет, автор которого притушил ослепительный цвет волос Либермана.
Тициан от такого кощунства должен был перевернуться в гробу!
— Как лисичка, — многозначительно поправил меня Денис.
— Ага, — согласилась я.
И тут до меня дошло.
— Лисичка? Так это Либерман — Лисичка?!
Мою щеку обдуло ветром: к окну примчалась Трошкина.
— Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой! — с неуместным весельем процитировал детский стишок Кулебякин.
— Черт побери! — с большим чувством вскричала Трошкина и стукнула по мраморному подоконнику кулачком. — Ну, конечно! Колобок был геем, значит, его возлюбленная Лисичка — мужик! Так это он убил Маковеева?
Денис кивнул — такой довольный, что мне тоже захотелось замарать руки кровью.
— Он.
— А не она? — я кивнула на Кулишевскую.
— Нет, не она.
Трошкина разочарованно вздохнула:
— А жаль. Сама бы в тюрьме посидела, поняла бы, какое это свинство — невинных людей подставлять!
— Меня нельзя в тюрьму, я будущая мать! — сообщила вдовица и томно посмотрела на Зяму.
— Э-э-э… — проблеял мой братец-козленочек.
— Ну, кто отец ребенка — это еще разобраться надо! — не отказалась от борьбы за свое женское счастье мужественная Алка.
— Да, кстати, а как разобрались, кто убийца? — Я поспешила сменить тему.
Кулебякин пожал плечами:
— Да очень просто. Поговорили с нежным юношей, к которому Либерман хотел уйти от Маковеева, обрисовали ему перспективы личной жизни в заключении и узнали много интересного.
— А кто он, этот нежный юноша? — уточнил любитель подробностей Смеловский.
— Один такой, — Денис манерно оттопырил ножку, втянул щеки, выпучил глаза и пририсовал себе длинные крутые локоны.
И тут я вспомнила ту пару эльфов в отеле-замке Русляндии — чернокудрого и рыжеволосого. То-то физиономия Либермана на картине показалась мне знакомой!
— Василь. Василь его зовут, — сказала я, улыбнувшись Трошкиной. — Вася-Василек, любитель шелкового нижнего белья пастельных расцветок.
— Откуда ты знаешь, что он Василек? — спросил Кулебякин.
— Откуда ты знаешь, какое у него белье? — спросил Смеловский.
Денис оглянулся на него и присоединился к вопросу:
— Да, откуда знаешь про белье?
— Подумаешь! Я даже знаю, что они с Либерманом любили заниматься сексом под ирланский фолк-рок! — ухмыльнувшись, сказала я и подмигнула Трошкиной, приятно удивленной моей осведомленностью. — Не надо думать, что частные сыщики позорно проигрывают полиции по всем пунктам!