Свидание на троих
Шрифт:
Любка
На дворе стояла весна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Месяц май, день недели – понедельник.
Понедельник был самым обыкновенным. В меру скучным после воскресенья, в меру тяжеловатым с недосыпа. Но сегодня все события проходили на автомате, проходя мимо Любкиного сознания, ибо она пребывала в растрепанных чувствах. Нет, не подумайте, вовсе не в расстроенных, а именно в растрепанных. У нее никак не получалось выстроить в правильной последовательности мысли и планы. К тому же и тех, и других было явно с избытком, поэтому нужно было еще и определить,
Ну вот сами посудите: кавалеров у нее на данный момент целых трое: черноволосый и черноглазый Жора Жопкин, гармонист и душа компании, предмет поголовных воздыханий всех девчонок маленького городка. С некоторых пор он явно пытался подкатить именно к Любе, устраивал разные хохмы в ее присутствии и не сказать, что он ей не нравился. А как смешно он умел «ставить на место» новеньких учительниц школы рабочей молодежи! Приходила такая краля, вся в строгом синем, да с кружевным воротничком, очками в пол-лица, указкой и журналом подмышкой… Каблучками по коридору цок-цок-цок! Входит такая в класс, губки поджатые, глазки со стрелками, морда министерская…
– Здравствуйте, садитесь! Кто сегодня присутствует в классе? Аверьянов Василий!
– Есть!
– Банникова Таисия!
– Я!
– Евстафьев Алексей!
– Присутствую!
– Жо… Жо… Георгий Жоп… Как?!!!
– Да Жопкин я, Жора Жопкин! – вальяжно поднимался красавчик из-за парты, и в миг растерявшая всю напыщенность, красная как вареный рак училка, суетливо тыкала карандашиком в журнал, пытаясь разглядеть сквозь съехавшие очки следующую по списку фамилию.
– Люб, хватит лыбиться, работай давай, вон Кондратьич идет, щас как увидит, как заорёт! – ткнула локтем в бок Галка, и Любка, спохватившись, закусила губу и склонилась над конвейером, возвращаясь в реалии рабочей смены.
Как только гроза в виде Кондратьича, кряхтя и покашливая, прошла стороной и вышла из цеха, Любкины мысли вновь закрутились вокруг насущных проблем. Второй из кавалеров, во всех смыслах положительный бригадир электриков, был ее постоянной тенью. И на танцплощадке, куда не глянь – везде оказывался он; и в кино приглашал, и домой провожать порывался. И свиду – ничего себе, вполне даже ничего. И комнату, говорит, ему отдельную дадут в общежитии, если женится. Это он с намеком, и смотрел – как Люба отреагирует. А она что … Есть и есть. Простой и понятный, весь как на ладони. На работе за целый день надоест, после работы рядом вертится, так еще и замуж за него?! Вот ещё… И поддакивала: «Да, Коля, уважают тебя на работе!..»
А на прошлой неделе город взбаламутил слух, что на Бромный завод прислали нового молодого специалиста. Вроде как в заводском общежитии его сразу в отдельную комнату поселили, значит – специалист-то – ценный! И непьющий, и серьезный, и главное - неженатый!!!
– Любань, слыхала? А этот… новенький с Бромного… Девчонки говорят, воспитанный – страсть! Ко всем на «вы» и по имени-отчеству, и ничего такого – ни-ни!
– Сама-то видела его? Может, наврали, а ты и поверила?
– Да ты чё! Не врут, честное комсомольское!
– Фиии!!! Очкарик!
– разочарованно выдохнула Любка. Сморщила носик и припечатала: - Умереть - не встать, какой красавец! Как раз для Броньки!
– Люб, да погоди ты! Давай в воскресенье на танцы сходим, а? Может, и он там будет, вот и поглядим, красавец или нет!
– Ну сходим, сходим! Все равно и так собирались .
– Любань… А я тогда платье дошью, и «лодочки» у Нинки попрошу, она все равно в ночную… И-и-и!!! – тоненько запищала Галка и унеслась в свой угол цеха.
… В воскресенье, как и договаривались, ближе к вечеру пошли в парк. Вышли вдвоём, но пока добрались до танцплощадки, еще подружек прибилось, как репьяхов к собачьему хвосту. Погода была отменная, середина мая на юге – это уже давно лето. Благоухали клумбы, кипенно-белым и розовым светились в ранних сумерках кусты и деревья, и девушки в цветистых летних платьицах казались диковинными цветами на широких аллеях городского парка.
Постояли поодаль, потянули время, пока народ соберется, и только потом, будто нехотя, купили билетики и вошли внутрь высокой кованой ограды. На бетонном круге для танцев было не протолкнуться, но еще больше народу толпилось у забора. Скамейки, стоящие почти впритык друг к другу по всей окружности, были забиты под завязку. Девушки на сиденьях, парни на спинках, а кому места не хватило – плотными кучками по бокам и сзади. Были и такие, кто подпирали спинами забор. На их угрюмых лицах выражение безнадеги иногда сменялось робкой надеждой; но скользнув, подобно лучику солнца в пасмурный день, надежда быстро исчезала и оставляла неудачников при своём, при кислом…
– Любаня, Галка, девчата – идите к нам, мы здесь! – звонко выкрикнул девичий голосок из толпы, и девушки, разглядев машущие им руки, вскоре протиснулись к одной из скамеек, где собрались все с соко-винного.
– Галь, а примарафетилась-то как, платье – новое, что ль?
– Да новое, новое! Она когда еще его кроила, наконец-то дошила!
– А че за спешка? Пусть бы и дальше валялось… Галь, а Галь! Признайся – для кого нарядилась?
– А для новенького с Бромного!
– Ну что вы за люди такие?! – деланно возмутилась Галка. – Я его в глаза не видела, больно надо! У нас что, своих парней нет? – продолжала негодовать она, исподтишка осматривая собравшуюся пуюлику и пытаясь понять, пришел этот новенький или нет.
– Не туда смотришь, Галь. Налево гляди, где фонарь. Рядом с Гришкой стоит. В рубашке белой, - видишь?
Любка все это время с безучастным видом ощипывала гроздь акации, отправляя полные нектара цветки в рот. Процесс поглотил ее целиком, цветы были почти такими же вкусными, как конфеты, и, расслышав лишь последнюю фразу из всего разговора, она автоматически повернулась туда, куда подсказывали посмотреть Галке.