Свидание с развратным фавном
Шрифт:
– А я не знала, что там гнездо, – оправдывалась Серафима. – Я думала, что это Вера одна от всех избавляется. Нет, я, помнится, пыталась предположить, что там и Алиса Костеренко замешана, но ты ж из меня тогда такого монстра соорудил… Мне стало стыдно, и я исправилась – переключилась на Звонцову. И вообще – хватит уже, а? Я и так по башке получила, еще ты тут… скачешь. Что нам с Костеренко-то делать?
Шишов стоял в позе вождя революции – пальцы за подтяжки, голова вздернута вверх, взгляд устремлен в далекое будущее, то есть на глыбы стройки за окном, а само
– А чего с ней делать – заявимся, да и все. Только как ее заставить признаться, что это она тебя доской по макушке…
– М-м-м… Я скажу, что видела ее. У Веры, скажу, в прихожей зеркальце, вот я и видела. А еще скажу, что не до конца в отключке была и слышала ее голос. Но вот как правду узнать… Она нам может всей правды не сказать, будет опять на Веру все сваливать. На ту можно, она у психиатра стоит на учете, ей все спишется, – размышляла Серафима.
Вдруг Шишов завис где-то высоко на носках и замер.
– А мы сделаем так…
Кое-как затолкав в себя все ж таки переваренные пельмени, группа товарищей незаметно прибыла в дом Звонцовой и развернула там художественный кружок. Когда работа кистями была завершена, Веру уложили на кровать, придали ей подобающую позу и сунули в руки телефон.
– Все. Давай звони, – шипел в ухо Шишов. – Учти, от этого зависит, где ты завтра будешь встречать рассвет – у себя в постели или на нарах.
– Да и еще неизвестно, будешь ли, – добавила Серафима.
– Хорошо-хорошо, только… Сима, убери от меня этого рецидивиста, я его боюсь… – покосилась на Шишова Верочка и припала к телефонной трубке. – Алло… Я говорю – алло! Алиса, это ты? Прости, не смогла сразу… Да как тебе сказать – что случилось… Зайди ко мне, все сама увидишь… Нет, ну чай же можно и у меня тоже… А чего ты со своим-то? У меня что, думаешь, заварки нет?
Звонцова получила еще одну оплеуху от Семена и стала более покладистой:
– Ладно, приходи со своим самоваром… Говорю – тащи свой чай! Только, слышь, Алиса… Я говорю – дверь пинай сильнее, у меня открыто…
Вера положила трубку на рычаг, а Шишов резко отпрыгнул к двери. Серафима уселась в заученной позе в кресле.
Через минуты три в дверь тихо постучали, а потом с силой ее пнули, и на пороге появилась Алиса Гавриловна.
– Ну ты, баронесса! Чай тебе на дом доставляй, не могла… – Костеренко наконец удосужилась поднять глаза на Звонцову, и чайник из ее рук чуть не выскользнул.
Картина впечатляла: Вера лежала, склонив набок голову, взлохмаченные волосы были сбиты в сторону и открывали здоровенную бордовую кляксу на виске – не иначе как дыру от пули. Вся постель была качественно уделана кровью, а на самой хозяйке буквально не было живого места – желто-зеленые синяки, черные круги под глазами, рубашка разорвана, а сквозь нее также сияли многочисленные дыры от пуль. Вера глубоко под лоб закатывала глаза и громко, художественно мычала.
– Боже мой! Верочка! Кто это тебя так? – всплеснула чайником Алиса Костеренко.
Тут же заметила гордо восседающую Серафиму и быстро кивнула:
– Здрасте, Симочка. Вы только посмотрите, что творится, а? В «Скорую» надо звонить! Ой, Си…
Алиса теперь чувствовала себя и вовсе неважно, в пору укладываться рядом с подружкой. У нее мелко-мелко задребезжал чайник в руках, и сама она как-то неуверенно нащупывала рукой стул.
– Я уже позвонила в «Скорую», – сквозь зубы процедила Кукуева. – Чайник поставьте.
– Ага… – сообразила Алиса, сунула чайник на телевизор, вспомнила, как должна вести себя порядочная соседка, и снова принялась кудахтать: – Кто? Кто покусился на невинное существо? Это ж надо, а?
Тут на сцену вышел новый герой.
– Да вы не завидуйте, сейчас мы и вам такой макияж устроим. Правильно я соображаю, Серафима Петровна?
Серафима Петровна важно кивнула:
– Отчего ж не устроить?
Кому другому Костеренко и сама, может быть, устроила, однако ж этот господин выглядел устрашающе – его оголенный торс хоть и выглядел жидковатым, однако ж качественно был исписан автографами и цитатами. В руках мужчины болтался пистолет, а сами руки аккуратно по локоть были измазаны кровью, будто он только что самолично проводил операцию на печени.
– А-а-а зачем мне… макияж? – начала заикаться Костеренко. – Вы знаете, я… кх… я в последнее время и вовсе… не крашусь… а сегодня так только… реснички…
– Али-и-исочка, – проблеяла с постели Вера. – Это меня за Серафиму так… Скажи им, подруга моя ненаглядная, что это ты ее по башке долбанула…
Костеренко дернулась, повела плечами и искренне возмутилась:
– Чего это я на себя, Верочка, напраслину наговаривать буду? Зачем это? Они тебя уже все равно… разукрасили, так пусть уж… добивают, ничего не поделаешь, – возразила она. Потом горько опустилась на стул и махнула рукой. – Пристрелите, чего уж ей мучиться…
– Ни фига себе! – вскочила было «раненая», но вспомнила о своей роли и снова застонала, будто корова перед отелом.
Серафима повернулась к Костеренко:
– А ведь это вы меня по голове. Доской. Я видела.
– Ой, ну что ты там могла видеть? – отмахнулась Алиса Гавриловна. – Да и не трогала я тебя! Меня и не было здесь. Правда, Вера?
– Ни фига не пра-а-авда… – «умирала» Вера. – Это ты-ы…
– Ну, миленькая моя, такие вещи еще доказать надо, – скривилась Костеренко. – Так на меня всех собак навесить можно. Ага! Давайте еще убийство Кеннеди. Докажите!
Алиса Гавриловна разошлась. Она уже уверенно развалилась на стуле, гордо трясла головой и даже пыталась что-то напевать – аптекарша никого не боялась.
Шишов так пнул по ее стулу, что дамочка чуть не уселась на пол.
– А нам, красавица, ничего доказывать не надо, – приблизился он к самому лицу безутешной вдовы. – Понимаешь, ты на Симу руку подняла, а Сима – это… Паровоза знаешь?
– Нет, ну я, конечно, видела паровозы, но как-то знакомиться с ними мне в голову не приходило. Я все больше на электричках. А что такое с паровозом случилось? – прониклась она.