Свидания вслепую

Jane Evans

Она лишь качала головой, желая верить, что это не конец, что есть ещё надежда на другой исход. Нужно только собраться с мыслями.

— Спасибо, они… Да, они изумительные, — неловко поблагодарила Гермиона, опустив взгляд, а затем опять подняла глаза. — Ты говорил — это Рождество станет особенным? Что же изменится?

Рон, сконфуженный её более чем сдержанной реакцией на подарок, казалось, воспрянул духом.

— Да. У меня есть для тебя новость.

Гермиона сделала глоток шампанского, мысленно умоляя, чтобы хотя бы эта часть вечера оправдала ожидания.

— Джордж собирается открыть ещё один магазин во Франции, и угадай, кто будет директором нового филиала?

Она не сразу поняла, что это — та-самая-новость, которая должна была изменить её жизнь.

—

То есть… это и есть сюрприз? — спустя полминуты на всякий случай уточнила Гермиона, надеясь, что Рон шутит и бережёт основное напоследок.

— Ну да, неужели ты не рада? Представь: ты, я, Париж и новый магазин. Разве не чудесно?

Гермиона пару раз моргнула. Что?

— Правда, чудесно? — ещё раз произнёс Рон, всматриваясь в её вытянувшееся лицо.

Но она не видела в этом ничего чудесного: Гермиона только добилась первых результатов в своей работе, заключающейся в помощи волшебным существам, а петицию о независимости домашних эльфов даже опубликовали в «Пророке». Меньше всего на свете сейчас хотелось уезжать в другую страну, жертвуя планами, карьерой, отношениями с близкими… Жертвуя всем. Даже ради Рона, который к тому же совершенно точно не собирался становиться её мужем.

Гермиона не помнила, как встала из-за стола и схватила сумочку. От осознания собственной глупости хотелось одновременно и громко смеяться, и плакать навзрыд.

— То есть весь твой особенный подарок — это… серьги? — дрожащим голосом спросила она в последний раз.

— Серьги из Франции, в которую мы совсем скоро переедем, — настороженно уточнил Рон, ошеломлённо наблюдая за её реакцией. — Стой, Гермиона, почему ты встала? Что-то не так?

А потом она поняла, что больше не может сдерживаться. В тот миг вообще казалось чем-то абсурдным и из ряда вон выходящим, что ей это удавалось так долго. Все обиды и затаённая боль от неоднократных разочарований наконец вырвались наружу. Гермиона высказала всё: и как много лет ждала развития отношений, молчаливо снося нескончаемые вопросы общих друзей, и как мирилась с его многочисленными недостатками, изо всех сил стараясь стать лучше, и как до последнего верила, что их прокисшие, словно забытое на столе молоко, чувства смогут стать прежними, стоит только пожениться. Рон лишь, недоумевая, слушал непрекращающийся поток больно жалящих слов, в то время как Гермиона не могла остановиться. Она сетовала на его, на свою глупость, из-за которой их отношения скатились к «этому», а ещё жаловалась, что не только она, но и их близкие бесполезно ждали много лет, когда же Рон, в конце концов, решится на что-то большее, чем на не слишком наполненное энтузиазмом предложение «снова жить вместе».

— Прости, но я… Ещё не готов. Гермиона, я люблю тебя, но сейчас не время, ты же должна понимать…

Мгновение спустя, покидая ресторан и аппарируя, она действительно поняла… Поняла одно — её отношениям с Роном пришёл конец.

*

В этом декабре Лондон был восхитителен. Крупные хлопья снега вальсировали по разряженным улицам под пение рождественского хора, а спешащие к накрытому столу люди были словно укутаны в праздничное настроение, неуклюже, но гордо неся перед собой красиво упакованные подарки и внутреннюю, почти осязаемую радость от предвкушения волшебного вечера. Искусно украшенные весёлыми гирляндами дома будто подмигивали случайным прохожим, дразня уютом и теплом, скрытыми внутри, а окна выставляли напоказ моменты счастья обыкновенных английских семей, собравшихся за праздничными столами, что ломились от с любовью приготовленных блюд. Определённо, это было наисчастливейшее время в году для многих, но не для всех. И, к сожалению, в своё двадцать третье Рождество Гермиона относилась к категории неудачников, для которых столь ожидаемый праздник стал всего лишь одним из множества унылых дней скучной и бесцветной жизни.

Она аппарировала в малоизвестную часть магического Лондона, надеясь, что здесь Рон точно её не найдёт. Вероятнее всего, он сейчас барабанил в дверь её квартиры, и поэтому возвращаться домой совершенно не хотелось. Гермиона

вздохнула и, поплотнее закутавшись в зимнее пальто и в свою обиду, побрела вперёд вдоль ярко освещённых витрин закрывающихся магазинов. В отличие от маггловской половины города, тут улицы были почти пусты, а все волшебники, за исключением запоздавших прохожих, увлёкшихся поисками подарков, уже наверняка справляли Рождество в кругу друзей и близких. Думать об этом было тоскливо, ведь все краски праздника для Гермионы словно потухли в момент, когда она осознала: это Рождество не будет ни обычным, ни — совершенно точно — особенным в хорошем смысле этого слова, и поэтому ей изо всех сил хотелось верить, что оно хотя бы не станет худшим. Она так желала волшебства, желала хотя бы на один день ощутить, что её размеренная и ничем не примечательная жизнь всё же сможет окраситься в сочные цвета. Помолвка, заключённая на Рождество, безусловно, стала бы самым запоминающимся событием за весь прошедший год, если не считать успехов в карьере, естественно. Но раз надежды не оправдались, то, может, стоит попытаться как-то прогнать дурное настроение и ноющее одиночество, так остро ощущавшиеся в этот прекрасный вечер декабря? Может, ещё не поздно что-то изменить назло досадным обстоятельствам?

Гермиона внезапно поняла, что довольно долго стоит возле одного из многих с виду непримечательных ресторанчиков: его витрину украшала только простая, одноцветная афиша. На фоне аляповатых плакатов, коими было завешено большинство окон подобных заведений, этот действительно привлекал внимание простотой и сдержанностью цветового решения. В центре были изображены тёмные силуэты двух людей, сидящих за столом и держащихся за руки, а текст гласил: «Ты одинок? Хочешь, чтобы твоё Рождество стало необыкновенным? Тогда заходи — а предрассудки оставь за порогом».

Гермиона ещё раз перечитала странное объявление. Нахмурившись, она попыталась предположить, что это за место, но витрина, расцвеченная приглушенными огнями волшебной гирлянды, и крыльцо с видавшими виды порожками мало говорили о том, что ждёт её внутри.

Конечно, вряд ли это заведение для неё. Всему рискованному и неизвестному Гермиона предпочитала хорошо изученное и проверенное. Она много лет работала на одной должности в Министерстве, отметая прочие, зачастую гораздо более выгодные предложения из-за боязни, что дай она согласие — будет только хуже; много лет обедала в одном и том же кафе по будням и заказывала одни и те же блюда из раза в раз, опасаясь, что может зря потратить время и деньги на неудачные гастрономические эксперименты. А ещё много лет встречалась с одним и тем же парнем, всё чаще пытаясь убедить себя, что лучше она не встретит никого и никогда, в то время как сердце противно нашёптывало, что Рон всё же не тот, о ком она мечтала.

Но что если она заблуждалась? Если её боязнь неизведанного была не более чем обычными предрассудками, которые администрация этого странного места советовала оставить за порогом?

Гермиона всё ещё размышляла на эту тему, хотя сама уже поднялась по припорошенным снегом ступенькам, а затем, повинуясь странному порыву, открыла дверь и вошла внутрь.

В комнате было темно, и поначалу она думала, что ворвалась в чей-то на время покинутый дом, но вскоре глаза привыкли к тусклому свету парящих под потолком свечей, а из глубины помещения выплыла стройная высокая девушка с блестящими глазами и длинными светлыми волосами. Сложно было разглядеть, что на ней надето, но это, определённо, было нечто белое и воздушное, придававшее ей сходство с призрачным облаком.

— Приветствую вас, мисс… — слегка склонив голову, она вопросительно посмотрела на Гермиону.

— Грейнджер, — тихо подсказала та, справившись со странным волнением, охватившим её. — Гермиона Грейнджер.

— Очень приятно, мисс Грейнджер. Могу я звать вас Гермиона?

Получив в ответ утвердительный кивок, незнакомка спокойно продолжила:

— Меня зовут Эйлин, и я сегодня буду вашим проводником. Как я понимаю, вы пришли к нам впервые?

Гермиона вновь кивнула, пытаясь понять, можно ли начинать жалеть, что вошла в ту дверь.