Свидетель или история поиска
Шрифт:
Много месяцев я с напряжением искал разрешения этого противоречия. Подвергая себя намеренному «тестированию», то есть пассивно отдаваясь латихану и задавая особые вопросы, я либо вовсе не получал ответа, либо приходивший ответ был сомнительным. Но, позволив хотя бы легчайшему намеку на желаемый ответ пробраться в мой вопрос, я туг же получал ответ столь туманный и неконкретный, что впасть в самообман становилось проще простого. С другой стороны, не задавая вопросов, а молясь о руководстве, указание, что должно делать, приходило неожиданно и непредсказуемо без латихана, как правило, тогда, когда я и не думал об этом. Эти указания были четкими и часто отличались от моих желаний, так что я не мог сомневаться в их истинности. Постепенно я сформулировал следующие критерии для различения указаний «внутреннего голоса»:
1.
2. Они должны быть потрясающими или, по крайней мере, неожиданными.
3. О них не следует просить, кроме как в очень общем виде «просьбы о помощи».
Я также понял, что, принимая руководство со стороны Сознания всерьез, нужно быть готовым следовать ему, куда бы оно ни вело. Оно звучало не как повеление, но как спокойный негромкий голос, который легко смолкал. Он не требовал и не жаловался, но, доверяясь ему, мы вскоре получали его доверие, и он становился все более и более явным в нашем ментальном осознании.
В январе 1961 года произошел показательный случай. Однажды, сидя в Джамихунатре и выполняя утренние упражнения с группой в 15–20 человек, тогда постоянно живших в доме, я услышал голос Шивапури-баба, велевший мне «приходить поскорее, а то будет слишком поздно». Я никогда не видел его и ничего о нем не слышал особенного уже двадцать лет, с тех пор как впервые узнал о нем от профессора Ратнасурия, цейяонского буддиста, ставшего позднее преданным учеником Успенского. Профессор внезапно умер, а его вдова, Ваджира, около года жила с нами в Кумб Спрингс. Я знал, что Шивапури-баба был великим мудрецом около 130 лет от роду, жившим в горах Шиварупи у подножья Гималаев в Непале. От другого ученика Успенского, Хью Рипмана, я слышал, что Шивапури-баба живет в Непале, невдалеке от Катманду, и доступен для приезжих, но никогда серьезно не думал, что могу поехать к нему или хотя бы захотеть увидеться с ним. Таким образом, «приглашение» было и неожиданным, и нежеланным. Пораздумав, я понял, что оно имеет смысл. Я нуждался в совете человека, одновременно мудрого и невовлеченного, а Шивапури-баба был как раз таким человеком.
Путешествие стало возможным благодаря нескольким неправдоподобным совпадениям, и во время пасхальных праздников 1961 года мы с Элизабет и близким другом Патом Терри-Томас отправились в Катманду. Я рассказал об этой поездке и о втором своем визите, состоявшемся в 1962 году, в книге «Длительное паломничество» ["Long Pilgrimage"]. Сам Шиварупи-баба предложил, чтобы я написал о его учении, а его главный последователь Такур Лал Менандхар предоставил в наше распоряжение свои собственные записи. Я понял, насколько эта задача была для меня необходима, поскольку мой ум вновь открылся к Индийской духовности, которой я пренебрегал почти что сорок лет со времен изучения санскрита с доктором Канхере. Шивапури-баба
был универсалом. Он находился за различением учений и религий и достиг освобождения от условий личного существования, но при этом он оставался йогом и считал своей священной книгой Бхагават Гиту. Быть рядом с ним означало уверенность в возможности освобождения. Случайно во время моего второго приезда он подтвердил, что, хотя повиновение в субудском смысле необходимо, оно бесполезно без самодисциплины. В самом деле, все его учение о Правильной Жизни может быть сведено к тройной дисциплине тела, ума и духа. Несмотря на наше короткое общение, Шивапури-баба имел решающее влияние на мое развитие. Неожиданность и кратковременность защитили меня от моей постоянной привычки с головой окунаться в любую деятельность с кажущимся высоким потенциалом достижений.
Шивапури-баба заронил в мой ум убеждение, что мне предназначено «здесь и в этой жизни», как говорил Будда, достичь трансформации сущности, которую обещал мне в 1949 году Гурджиев: «Не останавливайтесь на Рае, ищите путь в Солнечный Абсолют». В первый раз это стало для меня больше, чем отдаленное предсказание.
Я возвращался домой через Турцию. Взобравшись на галерею Св. Софии, откуда в 1919 году я впервые наблюдал Ночь Силы, я увидел, как постепенно таяла моя тогдашняя уверенность. Одно за другим исчезали мои убеждения, и вновь и вновь я оказывался лицом к лицу со своим тайным миром. Мои повторяющиеся ошибки и заблуждения возникли перед моим внутренним взором, и я увидел жалкое сочетание слабостей и амбиций, ложной скромности и внутреннего упрямства, которые вели меня от одной беды к другой. Но я видел и уверенную руководящую силу. Каждая катастрофа являла собой гибель какой-то части меня, но вслед за ней неминуемо наступало возрождение. Внешне моя жизнь представляла собой череду несбывшихся надежд, но внутренне шаг за шагом совершалось освобождение от ложной надежды на внешнее и растущая уверенность во внутреннем. Шивапури-баба сместил равновесие в мою пользу.
В одной из бесед с ним я поинтересовался, что он думает насчет моей растущей необходимости присоединиться к католической церкви. Он говорил о религии как о прибежище тех, у кого недостает сил следовать путям Господа и отметать все остальное. Поэтому я был не готов услышать заверение, что для меня это был правильный путь. Он сказал, что через Христа я найду Реализацию Бога. В 26 главе я описывал мой первый опыт следования уставу Бенедиктина в Св. Вондрилле. Я был счастлив, когда имел возможность провести там несколько дней или даже недель, но мое призвание оставалось для меня неопределенным.
Вскоре после возвращения из Непала я отправился в Св. Вондрилл и решил молиться о руководстве. Пришедший знак был, как обычно, неожиданным, но убедительным. Однажды во время обедни я, как гость Монастыря, сидел позади хоров, но впереди перил, отделяющих общину от мирян. Это означало, что священник, несший Причастие, проходил мимо меня. Я задумался, как вдруг почувствовал трепет по всему телу. Я понял, что вместе с Причастием ко мне приближается Христос. Я чувствовал, как он прошел мимо меня, и я наполнился глубочайшим благоговением и величайшей радостью. Опускаясь на колени, я уже не сомневался, что Господь может присутствовать и присутствует в храме. Блеснула мысль о том, что доктрина Реального Присутствия на самом деле свободна от антропоморфизма, столь огорчавшего меня в большинстве христианских теологии. Будучи чистой Волей, Он может проявляться через что угодно. Я понял, как проявляется Бог-Сын и что он действительно должен стать человеком по соображениям проявления. Это и многое другое проносилось в моем мозгу, и в то же время я чувствовал радость и благодарность за то, что это было мне открыто. Более того, я осознал, что Любовь Бога находится вне ограничений существования — «названия и формы» — в терминах нашего мышления. Я был убежден, что вездесущая любовь может достичь меня — маленького коленопреклоненного существа, почти незаметного в церковном приделе.
С этого момента я начал готовиться и через несколько месяцев был принят в лоно церкви моим другом аббатом. Год спустя Элизабет и дети последовали моему примеру. Вначале Элизабет пришла ко мне, чтобы поделиться своей верой. Это произошло вскоре после того, как она сама пережила откровение, убедившее ее в Реальном Присутствии и позволившее ей принять многое из того, что она не могла понять в церкви и ее догматах. Несмотря на мою веру в святыни католической церкви и, соответственно, в Апостольство, я не мог не видеть, как много различных спекуляций и человеческих фантазий вошли в церковное учение. Я прекрасно понимаю, как мало евангельская история, представленная в Новом Завете, соответствует реальным событиям, происходившим в Галилее и Иерусалиме, и насколько важно осознание Воплощения. Церковь заблуждается как в своем консерватизме, так и в модернистских течениях, да и середина не лучше. Католическая церковь хранит тайну, которую не понимает; но ее святыни от этого не становятся менее реальными.
Поездка к Шивапури-баба и то, что я пережил в Св. Вондрилле, совместно уничтожили ту депрессию, в которую я было впал, и подарили мне новую надежду найти духовную реальность, отсутствовавшую в Субуде. Мне открывались новые идеи и новые прозрения, и я должен был действовать.
Одним из первых плодов моей только что приобретенной веры стало решение организовать летом 1962 года семинар в Кумб Спрингс, посвященный моей интерпретации гурджиевской психологии. Я видел, что произошли огромные изменения. В первый раз в жизни я осмелился быть самим собой. Только два года назад я достиг того, что принял за конец пути, осознав, через Субуд, смерть своей материальной самости и возрождение с реальной способностью сострадания и понимания. Теперь я видел, как же еще далеко до конца. Я все еще оставался ребенком или, по крайней мере, подростком. В шестидесятипятилетнем возрасте я должен был еще «вырасти».