Свидетель канона
Шрифт:
Но и сегодня никому не закрыт вход в Валгаллу. Просто сегодня уже не всем нужно.
Харальд налег на рулевое весло. Драккар послушно довернул, шарахнул выгнутым носом в скулу кнорра, едва не влезая на палубу, притопив и так уже глубоко сидящего торговца до мокрых сапог.
Сейчас только прорвался мешок с руганью, и заорали на обоих кораблях, и завизжал форштевень "Черного коня" по темному привальному брусу, и пошел налево вдоль пузатого борта, кроша так и не снятые ирландцами почему-то щиты; порыв норда вытянул вдоль палубы горький дух морской соли
– Ver thik! – засмеялся Гуннлауг, выпуская в полет копье, и люди его подхватили в две дюжины глоток:
– Her ek kom!!!
Викинги посыпались на палубу кнорра, и запах крови вытеснил все остальные.
– Остальные просто связаны, а этот, смотри, закован. Верно, недешево продал он волю!
Ярицлейв потянул за дорогую железную цепь. Плечистый здоровяк от рывка упал на колени, ветер захлопал порванной на груди пленника грязной рубашкой.
Подошел Харальд, положил тело мальчишки Олава к шестерым убитым викингам. Гуннар Змеиный Язык поглядел на старика-кормчего, но тот не дрожал ни телом, ни дыханием.
– Путь в Валгаллу всегда славный, но не всегда длинный, – сказал тогда Гуннар Плохой Скальд, и кормчий опустил веки – то ли в согласии, то ли в отчаянии.
Рабов пинками заставили перелезть на "Черного коня". Шесть понурых мужчин, две рыжие девки. Отмыть и откормить – наверное, красивые. Иначе зачем везли?
И вот еще девятый. Лохмотья, как у всех, но руки закованы. Спутанная золотая борода, седые косицы в слипшихся от грязи волосах; по синим глазам искры ненависти, по сильному телу синяки да шрамы. С бою взят? Стоит ли тогда везти его туда, куда собрался Гуннар? В тех-то землях пленник, пока не продали его, не раб. Кем-то еще окажется, куда-то еще повернет удача…
Полторы дюжины мертвых ирландцев аккуратно сложили вокруг мачты их пузатого кораблика. В трюме, к огорчению всех людей Гуннара, оказалось не добро, но всего только соленая вода. Не считать же добычей несколько свертков с одеждой, плоский сундук – похоже, с письменными принадлежностями – да мешочек серебра за поясом у старшего.
Видимо, кнорр вышел из Дублина ранней весной, попал в отходящие зимние шторма, что швырнули его на север почти до Исландии – а уже оттуда и доковылял до скал перед Олесунном на последних крохах удачи… Зачем же тогда метнули копья, отчего не стали даже разговаривать? Ярицлейв показывал белый щит, щит мира и торга…
Болезнь? Вот почему кнорр спешил убежать, вот почему не вступал в переговоры!
Гуннар, старательно не показывая беспокойства, велел вполголоса:
– Узнайте, не случилось ли какой беды на Зеленом Острове. Опросите каждого раба порознь. Не сменялся ли король? Нет ли неурожая, сохрани Молодой Христос, какой заразы? А этого, в цепях, посадите у моей скамьи. Я сам поговорю с ним.
– Что с нашими? – нарушил молчание Харальд, и Гуннар ответил кормщику:
– Кажется мне, храбрые ирландцы достойно сопроводят наших до Валгаллы. Сложить всех убитых на кнорр,
Когда сделали все, уже упала ночь – первая ночь похода – и заполыхал на темной воде огненный дракон, и северный ветер понес его вперед и вперед, как бы проторяя дорогу "Черному коню", освещая и обжигая завтрашний путь.
Увидели костер часовые на утесах по обе стороны родного фиорда: недалеко отплыл Гуннлауг от собственного дома. Но кто в том костре горит, часовые не узнали еще очень долго, потому что возвращаться из похода на другой же день Гуннар счел плохой приметой.
И без того непонятно, куда девать закованного пленника. Может, подарить его Ньерду?
– Хорошая мысль, – согласился кормщик, вороша давно потухшие угли. – Наши отправились в Валгаллу, а ирландцы ушли сопровождать их. Корабль и тот сгорел. Так что Ньерд не получил никого. А если морской хозяин обидится, малой кровью мы не откупимся…
Ночевать встали на лесистый островок, давно знакомый всем людям Гуннара. Ровно дневной переход. Бой и погребение задержали хирд, но сильный северный ветер и ясный долгий закат позволили наверстать упущенное.
Корабль не вытаскивали на берег: завтра отплывать рано.
Развели огонь и заварили кашу с мясом. Пустили по кругу рог с пивом, Гуннар помянул словом скальда павших в битве: и смелых ирландцев, и победивших викингов.
Рабов тоже накормили, позволили вымыться, чтобы на торгу в Бирке те выглядели повеселее. Затем викинги расставили стражей и улеглись, кто где; устали до того, что никто не лез к новым девкам.
А поговорить с закованным пленником хевдинг так и не успел за всем этим. Порадовался только, что никакой болезни не случилось в Ирландии, значит, им тоже хворь не угрожает.
Но почему же тогда кнорр побежал через бурное Северное Море, не дожидаясь весны?
Хевдинг проснулся заполночь; такое случалось. Поднялся, протер глаза.
Светила нарождающаяся луна. Кормщик Харальд ворошил потухший костер – то ли хотел согреться, то ли тосковал о погибшем сыне. Богатырь Ярицлейв промывал соленой водой порез на левой руке: щиплет не беда, беда, коли дергать станет!
Закованный пленник тоже не спал. Сидел против огня, и смотрел на Харальда угрюмо, как и тот на пленника; вот потому-то проснувшийся Гуннар и предложил отдать загадочного молодца Ньерду, отчасти в шутку, и Харальд-кормщик ответил, как он всегда отвечал, то ли всерьез, то ли нет.
Пленник же рассмеялся коротко – по всей видимости, знал язык и понял уготованную судьбу, только вот не испугался той судьбы совсем нисколечко.
Гуннар умылся и оглядел стан: все спали. Никто не теребил новых рабынь, стража исправно ходила дозором. Хевдинг воротился к разгорающемуся костру и отхлебнул жидкой каши из казана.
Харальд кивнул на пленника:
– Почему ты пощадил его? Я же видел, что ты хотел убрать помеху прямо там – что удержало твою руку?
Гуннар нашарил в кошеле ключ, снятый с пояса старшего ирландца.