Свидетель защиты
Шрифт:
Николай топтался с Майкой. Володя сидел на подоконнике, поставив ноги на отопительную батарею, положив подбородок на колени. Майка время от времени стреляла в него глазами, и он тревожно и благодарно ловил ее взгляды.
Разошлись часов около десяти: Майка являлась домой не позже одиннадцати, другие девчонки тоже не хотели огорчать своих мам. Николай вышел из подъезда вместе с Майкой, им было по пути, их дома стояли почти что рядом, по другую сторону неогороженного двора.
Володя Спицын не решился пойти с ними, только смотрел вслед, пока не скрылись они в темноте, за сеткой мелкого дождя.
Николай прошел
— Постоим.
— Дождь идет. И поздно уже, — ответила Майка.
Николай потянул ее к сарайчику, под навес крыши.
— Тут сухо, — сказал он, прижав Майку к стенке и положив руку ей на грудь.
— Но-но, — она отвела его руку, но он вернул ее на прежнее место.
Тогда Майка обеими ладонями уперлась в его подбородок и с силой толкнула. Николай отшатнулся и, чтобы не упасть, сделал несколько шагов назад..
Майка не торопясь оправила курточку и пошла к крыльцу. Взошла на порожки, нажала кнопку звонка и помахала рукой Николаю.
— Пока, спасибо, что проводил, — сказала она громко.
Дверь за ней захлопнулась. Николай взял магнитофон и поплелся к своим дверям.
Поздней осенью, как это нередко бывает на юге, погода переломилась, сделалось тепло, солнечно, сухо. Николай, подкараулив Майку во дворе, предложил ей:
— Поедем в выходной на водохранилище.
— Зачем? — спросила Майка.
— Ну как зачем. Погулять.
— Кто еще поедет?
— Мы с тобой.
— Нет, — сказала Майка, — не поеду.
— Боишься со мной ехать?
— Ничего я не боюсь, а только не поеду.
— Давай еще кого-нибудь пригласим.
— А кого?
— Хотя бы Володьку Спицына.
Майка подумала и согласилась.
В воскресенье втроем они поехали на водохранилище. Взяли с собой колбасы, хлеба, под сиденьем у Николая лежала бутылка вина. Он вел «Москвич», Майка сидела рядом, Володька Спицын — сзади. Он положил свой острый подбородок на спинку переднего сиденья, и все они смотрели вперед, на дорогу, которая бежала вдоль стены из высоких тополей. Снизу деревья уже облетели, выше еще держали редкий пожелтевший лист, а на самом верху, как флажки, были зеленые метелочки.
Николай раньше не очень-то присматривался к пейзажу, который его окружал, а сейчас обратил внимание и на тополя с зелеными флажками на вершинках, и на то, что воздух чист и прозрачен и что дальняя линия гор видна так, будто они лежат рядом. Ему было и хорошо и неспокойно, он то выжимал из «Москвича» все, на что эта латаная машина способна, то резко сбавлял скорость и давал себя обгонять грузовым машинам.
На берегу водохранилища они выбрали место под защитой кустарника, выложили припасы и решили разжечь костерок. Николай и Володя принесли по охапке хвороста. Володя ушел за второй, а Николай остался. Он стоял у машины и смотрел, как Майка резала колбасу, раскладывала ее на кусочки хлеба. Сильнее, чем раньше, хотелось ему схватить ее, стиснуть и поцеловать, но он не смел. Что-то удерживало, какая-то сила, которую он не мог преодолеть. Сделав несколько медленных шагов, он опустился рядом с Майкой на колени и стал помогать ей делать бутерброды.
Так и увидел их возвратившийся Володя: Майка сидит, поджав ноги, рядом, почти касаясь ее плеча, на коленях стоит
— А кто поведет машину? — строго спросила Майка.
— Я, — ответил Николай.
— Значит, тебе пить нельзя.
— Подумаешь, стакан вина. Не водка же.
— Если ты будешь пить, я поеду отсюда на попутной, — решительно заявила Майка.
Николай пожал плечами и поставил свою стопочку донышком вверх.
Майка и Володя выпили. Майка сделалась смешливая, а у Володи глаза стали грустными. Майка велела запустить магнитофон, и ребята с ней по очереди танцевали. И опять Николаю хотелось стиснуть ее, закружить, но он только поддерживал Майкину спину потной ладонью.
Вернувшись домой, Николай поставил в железный гараж машину, спрятал в угол недопитую бутылку вина. Состояние у него было смутное, словно чего-то не доделал. Наверное, из-за Майки. Вот она, сказав на прощание: «Спасибо, что покатал», ушла домой, а ему хотелось, чтобы она побыла с ним еще.
Николай покосился в угол, где стояла бутылка: «Может, выпить?» Но пить не хотелось, к спиртному он не привык.
Судья обращается к Лопуховой:
— Вы говорите, ваша дочь виделась с Николаем Чижовым и Владимиром Спицыным случайно, во дворе, но вот тридцать первого декабря они вместе встречали Новый год в вашем доме…
— Николая Чижова она не приглашала.
— Что же, он сам пришел, без приглашения?
— Наверное, так.
— Вы точно не знаете?
— Знаю, что не приглашала, а как он пришел — не видела. Мы с мужем встречали Новый год у знакомых.
— Значит, ваша дочь и ее друзья оставались одни, без присмотра взрослых? — задал вопрос молчавший до того народный заседатель.
— Они сами уже взрослые, — ответила Лопухова, — понимают, как себя вести.
— Если бы понимали, — с горечью сказала заседатель, — не разбирали бы мы сейчас этого дела.
— А Владимира Спицына ваша дочь приглашала? — спросил судья.
— Тоже не приглашала. Его привел с собой Ваня Соколов. Они же все знают друг друга с детства.
Андрей Аверьянович слушал, рисовал на бумажке цилиндры и кубики в косоугольной проекции. Штриховал, приделывал им ножки. Время от времени вглядывался в Лопухову, стараясь угадать, что она знает, но не хочет сказать суду, а чего в самом деле не знает.
В тот вечер встречать Новый год пришло к Майке человек восемь. Заранее собрали деньги — по десятке с головы, купили вино, закуски. Чижова хотели пригласить, но когда собирали деньги, его не нашли — был в поездке. Однако он о предстоящей вечеринке знал и деньги внес, хотя и позже других. А Владимира Спицына действительно привел с собой Ваня Соколов. В качестве вступительного взноса за приятеля он выставил бутылку коньяка, и компания согласилась принять Володю. Не столько из-за коньяка, сколько потому, что Ване Соколову не могли отказать. Ваню Соколова в компании любили, у него был дар смешить людей. Нескладный, как подросток, с широким, туфелькой, носом, с большим ртом, он всем видом своим вызывал улыбку; стоило ему заговорить, и слушатели уже покатывались со смеху. И дело было не в том, что говорил он какие-то смешные вещи, совсем нет. Вызывали смех интонации, манера говорить, придавая оттенок юмористический самым серьезным вещам.