Свинпет
Шрифт:
Вход в магазин посередине перевернутой коньковой крыши. Над входом красно-желтая вывеска. Ярко-зеленая двустворчатая дверь, высокое крыльцо с витыми металлическими перилами оранжевого цвета. Крыша в металле с окраской под морскую тельняшку. Над нею стены всех цветов радуги. На крыльцо вели ступени в желтой плитке. Опережая пятившихся вверх по ступеням покупателей, Лугатик сходу заскочил на крыльцо и — в магазин. Очутился в зале со стеллажами с продуктами. От сердца отлегло, когда увидал хромированные турникеты с надписями «дохв» и «дохыв», магазин работал по форме самообслуживания, стало быть, не надо ломать голову, как объяснять продавцам, чего и сколько хочешь купить. Плитка под ногами гладкая, имела приятный зеленый оттенок. Подошвы ног заскользили от спешки, и Лугатик не схватил тележку, а уцепился за нее двумя руками, покатил перед собой. Покупателей было
— Что, олухи задоходые, глазеете, нормального человека не видели? — усмехался Лугатик, проворно набивая тележку продуктами, ценники, как и вывески на улицах, читались наоборот, это было непривычно, но не смертельно. — Жрете тут от пуза, а людям перекусить негде. Кафе устроили только для себя, приезжим предлагаете с голодухи пухнуть. Гостеприимный городишко, ничего не скажешь. Прямо на глазах средь бела дня людей хватают. У всех за пазухами фиги. Что таращитесь, как на рептилию, не нравлюсь я вам? А вы думаете, вы нравитесь мне? Часа того не дождусь, когда ваши физиономии останутся в воспоминаниях. Не верю ни одной вашей улыбке. Насмотрелся уже, на собственной шее испытал.
— Перевернуто, перевернуто, — переговаривались между собой покупатели, кивая головами.
По незнанию можно было подумать, что они соглашались со словами Лугатика, как бы подтверждая, что, мол, да, не все в порядке в их городе, однако Лугатик не заблуждался на этот счет.
— Называйте хоть горшком, только в печь не ставьте, — посмеивался в ответ, глотал пустую слюну и жадно вдыхал запахи продуктов, предвкушая удовольствие от предстоящей трапезы. Сейчас ему казалось, что никогда прежде, ни в одном магазине, он не замечал таких ароматов. Случалось раньше, заскочит в магазин, покрутится в толчее, набросает в корзину того-сего по записке матери — и к кассе с мыслью быстрее убраться на улицу. Даже когда бывал голодным, не испытывал такого трепета перед запахами, просто не обращал внимания на них, а тут аж за душу берут. А там, на улице, у друзей сосет под ложечкой. Они с нетерпением ждут его. Знали бы, какой еды он набирает для всех, не раз облизнулись бы.
Нагрузил тележку с верхом, другой случай может не представиться, мало ли что еще произойдет с ними в этом диком городишке, зато пожевать есть чего. Набрал на все деньги, чтобы душа пела и чтобы не только им, но и Карюхе с лихвой досталось. Он чувствовал свою вину перед нею. Не окажись она из-за него в их компании, все с нею было бы иначе. По гладкому полу покатил тележку к кассе, лицами к нему выстроилась очередь покупателей. Лица были всякими: молодыми и старыми, мужскими и женскими. Легкая одежда по погоде. Володька хотел пристроиться, но очередники раздвинулись, пропуская его к кассиру. Черт побери, какое почтение, не то что в кафе, тут все для тебя вне очереди. Он, не задумываясь, воспользовался этим. Хоть тут отыграться на тех, кто настроил козу в кафе. Протолкнул тележку вперед. Кого-то зацепил локтем, но извиняться не стал, все равно не поймет. И хотя этот кто-то улыбкой говорил: «Пожалуйста, ничего особенного, можете сколько угодно», — но пробурчал нечто несуразное, в чем Лугатик угадывал совершенно противоположный смысл. По крайней мере он сам на месте горожанина покрыл бы крепким словцом.
Кассир, молодая, весьма приятная девушка с раскосыми зелеными глазами, улыбалась во все лицо. Эти глаза подходили под цвет плитки под ногами покупателей. На щечках две ямочки, бровки дугами, губки бантиком. И пальчики на ручках тонкие и длинные, как соломинки. Мелированные пряди волос сбоку схвачены брошью, приподняты над затылком, ниспадали по длинной шее пышным хвостиком. Недурственная девочка, очень недурна. В другое время Лугатик волчком закрутился бы около нее, навешивая лапшу на уши. Впрочем, для такой девушки лапша была ни к чему, здесь можно было бить по цели со стопроцентным попаданием, не напрягаясь, без словесной шелухи. Девушка действительно хороша. Лугатика так и подмывало развязать язык, так хотелось испытать свое красноречие, на языке уже завертелись слова и целые фразы. Однако на этот раз разум взял верх, вовремя вспомнил, что его язык здесь никому не понятен, к тому же терять золотое время даже на такую девушку было сейчас довольно глупо и опасно. С усилием, которое далось нелегко, сдержал себя. В результате попросту глупо замурчал под нос. Пока кассир своими изящными пальчиками стремительно
— Мусорный контейнер, мусорный контейнер, — затрещала кассир на весь магазин, а затем пронзительно заблажила в полный голос: — Жуки в мусоре!
Володька отпрянул, померк лицом, закрутил головой, силясь понять, что происходит. Покупатели оцепенели, сжались и, как по цепочке, в затылки друг другу понесли пулеметной очередью:
— Окошко в клеточку, окошко в клеточку, окошко в клеточку! Почему нет ветеринарной службы?
Из разных углов магазина спинами вперед выпрыгнули охранники в пятнистых сине-желтых рубашках, засуетились и задом ринулись к кассе. Лугатик едва успел сообразить, что волнение горожан вызвано его действиями, как охранники подхватили под локти, заломили руки за спину, согнули парня пополам. Вывернули карманы, вытряхнули из кожаного кошелька на прилавок остатки денег.
— Отпустите, идиоты! — кричал Лугатик. — В чем дело? Вы думаете, я мало заплатил? Посчитайте сами.
— Вы правы, вы правы, ветеринары должны работать, — вопил ему в ухо сине-желтый охранник.
Боковым зрением Лугатик уловил, как кассир, изящно выгибая спину и привставая над прилавком, тыкала тонкими пальцами в его деньги, трясла их в руках и взвизгивала, повторяя слова об окошке в клеточку. Ее зеленые раскосые глаза горели жарким негодованием, а губы дрожали. Покупатели в свою очередь крутили в ответ головами и сбивчиво перемалывали языками услышанное. В середине очереди с продуктовой металлической корзинкой в руке суетливо выделялась костлявая спина покупателя, на котором свободно болтались рубашка и широченные брюки. Мотая длинным носом по сторонам, он высоко вздернул плечи и хрипловато крякнул, надеясь на поддержку остальных:
— Надо опасаться летающих ворон.
— Не всякая ворона несет крутые яйца, — тугим басовитым голосом заметила рядом стоящая круглощекая женщина необъятных размеров с выпуклыми глазами, огромным животом, огромным задом, дюжими руками с неухоженными сбитыми ногтями и мощными ногами, обутыми в босоножки без каблуков. Притопнула ногой, и половая плитка под босоножками словно бы прогнулась. Обвислый подбородок задрожал. На несвежей кофте и помятой юбке видны были грязные пятна.
— У всякой вороны есть испражнения, — пробуя на ощупь деньги Лугатика, вертя ими перед глазами и причмокивая, включилась в разговор еще одна женщина с прыщеватой кожей на длинном лице. Она была в длинной белоснежной юбке с поперечными красными полосками, в сером топе, из которого вываливалась большая, тяжелая, словно переполненное молоком коровье вымя, грудь.
— В любую минуту воронье испражнение может упасть на голову, — вставил костлявый покупатель, суетливо втянул голову в плечи, будто это испражнение уже шваркнуло ему на темечко, прилипнув к реденьким волосикам.
— Помните, что сказал Философ? — подала звонкий голос худенькая старушка с мелкими морщинами на лице и с проседью в гладко причесанных волосах, неподвижно и чуть отстраненно от всех стоявшая возле кассы. Чистенькое старенькое платьице обтягивало ее хоть немолодую, но складную фигуру, подчеркивая то, что эта особа, вероятно, была в свое время довольно привлекательной. И, без сомнения, такие ловеласы, как Лугатик, пчелиным роем кружили возле нее, а она отщелкивала их по одному без всякого сожаления, зная наверняка, что этот рой будет жужжать вокруг нее до тех пор, пока огонь играет в молодом теле.
Вся очередь закивала в ответ и загудела, хотя старушка еще не закончила фразу, но очередь торопливо опережала, дабы было понятно, что никто из присутствующих не забыл слова Философа. А она с пафосом вскинула острый подбородок и певуче повторила утверждение Философа:
— «Настоящее дерьмо не пахнет».
Лугатик задергался, согнутый, зажатый и придавленный жесткими лапищами сине-желтых охранников, повернул лицо к старушке:
— Пахнет, пахнет, — выдохнул он ей, никак не улавливая смысла разговора. — Всякое пахнет! Окунуть бы вашего Философа головой в него, послушал бы я потом, что он запоет.