Свиток фараона
Шрифт:
А днем он самоотверженно работал по двенадцать часов на самой жаре, в пыли и грязи, стремясь к заветной цели — найти усыпальницу фараона, которую еще не посетили расхитители гробниц.
В первую субботу ноября Картер вернулся намного позже обычного. Четко соблюдая распорядок дня, он привязал осла, вошел в дом, снял ботинки и начал беседовать с попугаем:
— Виноват, сегодня я задержался.
— Good boy [13] , — заскрежетал попугай, продемонстрировав тем самым чуть ли не половину всего словарного запаса. Кроме «good boy» он
13
Хороший мальчик ( англ.).
14
Не волнуйся ( англ.).
— Сколько мы уже копаемся на этой помойке? Ты не знаешь этого. Целых пять лет!
— Good boy, good boy! — повторил попугай.
— Пять лет! И ничего не нашел… Люди, наверное, уже считают нас сумасшедшими, но… — голос Картера стал громче, — но я никогда не переставал верить, и это упрямство, очевидно, вознаграждено. Я все-таки нашел. Дженни, я сделал открытие!
Заваривая чай, Картер продолжал говорить о работе:
— Ты даже не спрашиваешь, что я нашел? Тебе ведь интересно, правда?
— Good boy, good boy!
Картер подошел к клетке с изогнутыми прутьями и стал говорить, сопровождая свои слова выразительными жестами:
— Шестнадцать ступеней, потом литая стена, посередине печать. Ты знаешь, что это означает? А это означает, что три тысячи лет за эту стену не ступала нога человека. Это значит, что я, Говард Картер из Суоффэма, что в Норфолке, стану первым, кто обнаружит нетронутую гробницу. Усыпальницу, которая не была разворована расхитителями гробниц. Ты слышишь, Дженни?
В том, что Картер разговаривал со своим попугаем, не было ничего удивительного. Он очень любил птицу и позволял ей свободно летать по дому. Доверчивость, с которой Дженни встречала незнакомцев, сделала птицу знаменитой.
В этот вечер Картер был вне себя от радости, он уже и сам не верил, что его старания увенчаются успехом. Соотношение цены находок и затрат на поиски в Долине царей было не в пользу Картера. А гробницы, которые он до сих пор находил? Они все оказались пусты, да и отделка их была низкого качества. Этого было слишком мало, чтобы заработать признание, хоть немного признания.
Говард Картер еще дома, в Норфолке, считался бедным, как церковная мышь. Он был нищим, он был никем — совсем не то состояние, к которому хочется стремиться. Но археолог никогда не страдал от этого и не считал каким-то недостатком. По крайней мере, до того дня прошлой осенью, когда у него с лордом Карнарвоном произошел серьезный разговор.
Поводом стал небольшой роман Картера с Эвелин — дочерью его светлости. Эвелин впервые сопровождала отца, который, увлекшись раскопками, дважды в год приезжал в Луксор, чтобы проверить состояние дел.
Девушке как раз исполнилось двадцать. Она была маленького роста и необычайно красива. Картер, словно ученик средней школы, страстно влюбился в ее живые черные глаза, забыв о том, что девушка годилась ему в дочери. Впрочем, Картер никогда бы не решился даже подойти к ней, если бы Эвелин не проявляла своих чувств, нежно касаясь его, и не стала потом писать археологу удивительно пылкие письма, которые могут сочинять только влюбленные девочки.
Конечно, для его светлости эти платонические отношения так и остались бы незамеченными, если бы Эвелин неожиданно не заинтересовалась египетской историей и раскопками в Долине царей, забросив журналы о моде и общественные обязанности, которые, казалось, до этого момента были смыслом ее жизни.
Союз между Картером и Карнарвоном и без того был колоссом на глиняных ногах. Картер презирал Карнарвона из-за денег, а тот, в свою очередь, пренебрегал археологом из-за бедности, о чем неоднократно говорил ему в лицо. Даже во время вышеупомянутого разговора о «мимолетных девичьих увлечениях», как выразился лорд Карнарвон, и о слишком большой разнице в возрасте, что Картер вынужден был признать, в целом речь шла о деньгах или, лучше сказать, об имуществе. Этой темы никак нельзя было избежать в солидном английском обществе.
Картеру не стоило питать напрасных надежд, ему это следовало знать. И археолог, как последний олух, извинился, будто совершил самую непростительную глупость в мире, и написал Эвелин прощальное письмо. Она должна была оценить ситуацию реально и признать, что они больше не могут видеться. Спустя день лорд вместе со своей дочерью уехал.
Но то, что было воспринято Картером как конец романтического флирта, оказалось, как это часто бывает в действительности, лишь началом. Не ставя отца в известность, без надежды на ответ Эвелин регулярно, раз в неделю, отправляла письма в Луксор. Это было слишком опасно. Искренние послания растрогали Картера до слез, и каждое письмо он таскал с собой целую неделю, чтобы читать его снова и снова, пока по примеру древних египтян не помещал его в глиняный кувшин и не получал новое.
С тех пор Картер продолжал раскопки лишь из утешения, отчаяния и надежды, что сможет совершить великое открытие и прославиться на весь мир, как знаменитый пират сэр Френсис Дрейк. Подобно большинству одиноких людей Картер находил отдохновение в своих снах, которые были реальны и часто преследовали его. Ему снилось, как он откапывает гробницу, полную сокровищ, сундуков с золотом, служивших фараонам дорожным сбором в их далеком путешествии в вечность.
Ночью, перед тем как найти загадочную стену, Картер увидел сон, отличавшийся от тех, которые ему снились до сих пор. Смутные ранее очертания он разглядел теперь отчетливо, в красках. А еще в этом сне с ним говорили на понятном языке.
Анубис с головой шакала и светящимися глазами, который во время суда мертвых кладет сердце на весы, спускался вниз по какой-то нескончаемой лестнице. За ним следовала длинная вереница белых, в виде мумий маленьких ушебти со скрещенными на груди руками. Они должны были стать помощниками фараона в мире мертвых. Они пронзительно выкрикивали:
— Я здесь! Я здесь!
Потом Картер увидел себя спящим на лежанке, увидел, как к нему приблизилась пересохшая пасть Анубиса, и археолог даже почувствовал его зловонное дыхание.