Свиток желаний
Шрифт:
Однако не следует думать, что приведенной выше робкой классификацией можно охватить всех юбконосящих. Некоторые вообще ни в какую классификацию не лезут. То ли страдалица, то ли шарнир, то ли губки трубочкой, ушки бобиком? И это еще ничего – легкий случай. Есть же и такие, о которых сам страж мрака не скажет, что они такое и что перед ним, а только почешет в затылке и отойдет.
Женщины – как вода. Они никогда не стоят на месте и часто перетекают из одного состояния в другое. Взять хотя бы эту или вон ту… Сегодня она синий чулок, завтра милая мымрочка, послезавтра загнанная хозяйка или офисная пленница. Кажется, все, конечная станция, брысь из вагона. Но не тут-то было. Женщина всегда способна
Зозо Буслаева, мать Мефодия, относилась к распространившейся ныне категории «женщин-моторов». Главная их особенность в том, что вся их жизнь проходит в движении, суетливом и хаотичном. Час, проведенный на одном месте, для них равносилен году строгого заключения. А именно на одном месте Зозо и приходилось теперь проводить свои дни. С недавних пор она корпела на должности секретаря в фирме «Стройбат форева», занимающейся поставками строительной техники. Хозяйкой фирмы была Айседорка Котлеткина, жена генерала Котлеткина, через которую Хаврон и устроил сестру на работу. Впрочем, саму Айседорку Зозо видела лишь однажды. Причем ни Зозо Айседорке, ни Айседорка Зозо не понравились. Однако это ни на что не повлияло. В офисе Айседорка почти не бывала. Хозяин и директор, как известно многим, зачастую разные диагнозы.
Пять дней в неделю с десяти утра до шести вечера Зозо принимала и несла на подпись бумаги, в которых долбили отбойники, грохотали асфальтоукладчики, бряцали фиксирующие крепления для кранов, по-змеиному шипели распылители краски и утробно зудели пистолетные блэк энд деккеровские дрели. В свободное от дрелей время Зозо отвечала на телефонные звонки, вбивала в компьютер заявки на запасные части для кранов или грустно поливала цветы.
А рядом, за стеной, в большой комнате, оккупированной отделом продаж, ни на минуту не умолкая, повизгивал телефон. Маразматически скрипел старый ябедник ксерокс. Оргалитовая стена, к которой он был прислонен, нервозно дрожала. По коридору крикливыми стайками проносились слюнобрызжущие менеджеры. В их перебранках царили какие-то крепежные цепи и строительные рукавицы.
Едва успевала пронестись стайка с рукавицами, происходило новое нашествие. Дверь распахивалась, кто-то заглядывал и кричал: «Цицина видела? Где этот даун?»
Зозо неопределенно и томно махала рукой в пространство, словно умоляя: отстаньте вы все от меня, ничего я не знаю. Только исчезала стайка линчевателей, устремившихся в погоню за дауном Цициным, в коридоре вновь начиналась кутерьма.
Зозо затыкала уши, чтобы не слышать жалобного скуления менеджеров, но с заткнутыми ушами невозможно было печатать на компьютере, и она волей-неволей отрывала от них ладони.
За дверью снова горячились. Там протаскивали по коридору Цицина, схваченного в буфете с поличным при попытке купить бутылку минеральной воды «Святой источник».
– О чем ты думал, когда в документации на снегоуборочник написал: «страна-получатель Египет»? – орали на него.
– Я не виноват! Мне перепутали заявки! – с достоинством возражал бархатный тенор.
– Но ты же не дебил! Ты же мог сообразить, что в Египте самый суровый мороз – плюс двадцать градусов!
– Я предупреждал зама Алекса Курилко, а он сказал: отстань! Я не могу работать, когда мне говорят «отстань»! У меня два высших образования! И отпустите немедленно мою руку! У вас потные пальцы! – отбивался тенор.
– Ага, сейчас! Шагай, давай! – говорили голоса и, судя по некоторым подозрительным звукам, подталкивали Цицина в спину.
Зозо хотелось завопить и, зажмурившись, двинуть кулаком по монитору. Она ощущала себя пленницей скучного канцелярского циклопа с заплеванными
Потягиваясь и распрямляя затекшую спину, она поглядывала в окно на ворон, с удовольствием купавшихся в завихрениях воздуха у их высотки, и улыбалась каким-то своим неясным, загадочным, но очень приятным мыслям. Но даже в эти мечтательные мгновения пальцы ее продолжали привычно бегать по клавиатуре, бетономешалки и рукава для сброса мусора прыгали в отведенные им графы, а степлер громко щелкал, впиваясь в бумаги.
Зозо было уныло. Хотелось личной жизни или на худой конец в отпуск. Но ни личной жизни, ни отпуска пока не светило. В офисе было жарко. Кондиционер не вытягивал местной глупости и скуки. Йог и очеркист Басевич куда-то сгинул. Перестал звонить и, видимо, бегать по утрам. Других адекватных кандидатур пока как-то не подворачивалось.
Пару недель назад на волне затянувшегося безрыбья Зозо вывесила объявление на сайте знакомств в Интернете, сопроводив его отсканированной фотографией десятилетней давности, где она в открытом платье нежно обнимала чью-то колли. Фотография казалась Зозо очень удачной. Правда, при сканировании и уменьшении пропало некое особое выражение в лице, добавлявшее привлекательности, да и Мефодия, который, по правде говоря, тоже был на снимке, пришлось аккуратненько отрезать в фотошопе. По мнению Зозо, он уменьшал ее шансы на личное счастье. Бледный, светловолосый ребенок с отрешенным взглядом, который к тому же выглядел слишком взрослым для своих трех тогдашних лет.
Вскоре, к радости Зозо, ей стали приходить письма. Некоторые она сразу отсеивала, другие придерживала в резерве, на третьи вяло отвечала, сомневаясь по ряду причин, стоит ли доводить дело до личной встречи. А потом пришло еще одно письмо, и Зозо нюхом ищейки поняла: он. Хотя письмо было само по себе довольно вялое и бесхарактерное, да и фамилия была какая-то овощная: Огурцов. Антон Огурцов.
Вы все еще, вслед за Кальдероном, убеждены, что жизнь есть сон? Неправда! Жизнь есть кошмар. Единственное утешение, что кошмар кратковременный. Бояться можно всего. Страхов, или фобий, многие тысячи. Боязнь темноты называется эклуофобия, холода – фригофобия, одиночества – эремофобия, ужас быть погребенным заживо – тафофобия, открытых пространств – агорафобия, дневного света – фенофобия, бородатых – погонофорофобия, бессонницы – клинофобия, утренних подъемов – стазифобия, грабителей – харпаксофобия, работы – эргасиофобия.
Ничуть не меньше, чем фобий, насчитывается маний. Самая безобидная состоит в ежеминутном мытье рук. Кроме маний и фобий, существует несколько дюжин «филий», не сулящих их обладателю ничего, кроме неприятностей, часто уголовных.
Среднего, ничем не примечательного лопухоида преследуют по статистике одна фобия и парочка маний. Редко кто может похвалиться бульшим. Однако такие уникальные экземпляры все же случаются. В Москве на улице Стромынке, в красивом элитном доме с башенками и круглыми окнами проживал некий индивидуй, которого преследовали абсолютно все существующие фобии и большая половина маний.
Антон Огурцов был личностью примечательной. У него были широкие плечи, пухлые щеки с наглым поросячьим румянцем и твердый породистый нос. Он сошел бы даже за красавца, если бы не вечное выражение затравленного ужаса в глазах и не сложенные бантиком обиженные губы.
Бывший студент-медик, вылетевший со второго курса, знал слишком много. Даже теперь, десять лет спустя, занимая средней величины пост в представительстве австрийской фирмы, производящей одноразовые салфетки, ватные палочки и бумажные полотенца, Огурцов страдал от множества своих знаний.