Свиток желаний
Шрифт:
С упавшим сердцем, ощущая пустоту и безысходность, Мефодий открыл карты, добавив к ним ту, последнюю, которой он сам еще не видел. Зная, что у него перебор, он смотрел не на карты, а на Лигула. Интересно, что этот мерзавец сделает с его эйдосом? Хотя какая теперь разница?
Горбун скользнул колючими глазами по картинкам. Лицо его не изменилось, лишь ноздри породистого твердого носа алчно дрогнули.
«Конец! – подумал Мефодий. – Вот и все! Как глупо!»
Что-то мелькнуло у него перед глазами. Это Барбаросса тяжело встал и, побагровев, вонзил в стол перед ним короткий меч Аллариха. Вслед за тем Каин
– Твоя взяла, мальчик. Однако риск был большой, очень большой, – сказал он мертвенным голосом.
Мефодий непонимающе уставился на карты. На столе перед ним, пригвожденный к сукну клинком Барбароссы, лежал червовый валет. Меч не пощадил его. Он был не столько уже червовый, сколько червивый. Вот они, недостающие два очка! Двадцать одно! Он победил!
На лицах столпившихся вокруг стола стражей было удивление. И Мефодий понял, что весь сегодняшний вечер был задуман именно для того, чтобы отнять его эйдос. Все было продумано, роли сыграны, карточная партия подготовлена. Однако ему был дан шанс. Невероятный шанс. Кем? Для чего?
К Мефодию наконец пробилась Улита, на руке которой висел один из комиссионеров Лигула. Его пластилиновая физиономия была исцарапана. Геройский подбородок основательно вмят в затылок. Даже теперь, после окончания партии, комиссионер продолжал «не пущать».
– Представляешь, они подстроили так, что Арея прямо во время ужина отозвали в Тартар. Он подвох почуял, велел, чтоб я шагу от тебя не отходила. А тут эти, морды пластилиновые… Наваливаются, окружают, за руки хватают! Я кричу, а они мне своими тухлыми ладонями губы зажимают… Уж сколько я этих пальцев пооткусывала! Все пломбы пластилином забиты! А ну, уйти, ты! – крикнула она, удачным ударом отшвыривая от себя комиссионера.
– Им нужен был мой эйдос, – сказал Мефодий.
– Я так и поняла, когда увидела, что тебе божок африканский бокал подсовывает! Он еще гипнотизировал тебя, пока ты пил… Ты, Меф, вообще думай, что делаешь! Тут тебе не пансион благородных девиц, как у Глумовича! Тут чуть зазеваешься – глотку порвут да тебя же и зашивать заставят! Лигул вон при раздаче колоду внаглую подменил, так Барбаросса с Каином даже глазом не моргнули, сволочи! – укоризненно сказала Улита.
Она подошла к столу и демонстративно, явно дразня Лигула, сгребла выигрыш Мефодия. Заметив у нее в руках меч Аллариха, окружавшие ее комиссионеры мигом слиняли, вспомнив, вероятно, о более важных делах. Некоторые на бегу ухитрялись строчить в блокнотики.
Лигул осторожно приблизился к Мефодию. Буслаев ощутил сильное беспокойство, исходившее от горбуна. Глава Канцелярии был растерян. Даже, пожалуй, напуган. Он знал все карты, которые будут сданы Мефодию. К нему никак не должен был попасть валет. Это отчетливо читалось в размыто-грязной ауре начальника Канцелярии. Мефодий машинально начал впитывать было его ауру, но тотчас брезгливо отбросил ее, ощутив, какая она липкая.
– Надеюсь, все останется между нами? В узком дружеском кругу? Ну, попытались, и не получилось… Стоит ли беспокоить Арея такими пустяками? В конце концов, будущий повелитель мрака не должен иметь эйдос в подвешенном, так сказать, состоянии. Упаси меня Тартар, твой эйдос достанется свету, и тогда… хм… нехорошая будет история… ох, нехорошая, – зацокал языком горбун.
– Боитесь, что мы скажем Арею и он укоротит кое-кого на дарх? Кого-то, кто и так коротенький? – понимающе подмигнула Улита.
Лигул вскинул голову.
– Не зарывайся, девочка! Я ничего не боюсь! Это ты бойся! Вспомни, как ты лишилась эйдоса! Вспомни, где твоя мать, и подумай, как мало стоит твое тело, лишенное вечности. Одно дуновение, один слабый толчок – и оно станет прахом, – прошипел он.
Мефодий заметил, как побелела Улита. Ее рот перекосило, губы задрожали. Она пыталась что-то сказать и не могла.
– И запомните еще кое-что, сладкие мои! – сказал Лигул, ревматично скрипнув коленкой. – Арей, каким бы славным он вам ни казался, – страж мрака! Вы хоть понимаете значение этого словосочетания? Страж мрака! Пуповина, которая связывает его с мраком, неразрывна. Чего бы стоил мрак, если бы можно было так просто от него отвернуться? В момент, когда закончатся позы и нужно будет переходить к поступкам, поступок Арея будет поступком мрака. Мрак достанет меч рукой Арея и его рукой поразит своих врагов. Уж в этом-то я не сомневаюсь!
Тусклая, несвежая аура горбуна стала непереносимо яркой, ослепляющей. Мефодий невольно зажмурился. Нет, понял он, на этот раз Лигул не блефовал. В том, что он сказал, не было ни слова лжи.
Глава 5
Новый мундштук
Когда Мефодий, Улита и Арей отбыли на громыхающем рыдване Паулюса и Большая Дмитровка вновь погрузилась в паутину теплой московской ночи, Дафна вернулась в резиденцию мрака. Это был первый случай, когда она осмелилась войти сюда одна. Руна при входе изучающе замерцала, словно колеблясь в своем решении, – и все же пропустила ее.
Даф испытала тревогу. Она уже несколько дней не материализовывала своих крыльев. Отчасти она не делала этого потому, что летать было негде, отчасти – ощущая, что темных перьев на них стало больше. Депресняк хладнокровно шествовал рядом. В его выпуклых зрачках отражались дрожащие огоньки свечей. Изредка кот плюхался на пол и вылизывал левую переднюю лапу с такой старательностью, будто не ухаживал за ней уже недели две. Между тем ту же лапу он вылизывал всего минуту назад. Остальные лапы почему-то не пользовались у него такой популярностью. Самое большее – он вспоминал о них раз в месяц.
Закончив вылизываться, Депресняк вскочил на стол Улиты, смахнул на пол пару забытых пергаментов с доносами и разлегся между чернильницей и большой печатью мрака, служившей для продления регистраций суккубам и комиссионерам.
«Ну и дела! – подумала Даф. – От меня ничего не прячут! Никаких тайн! Бери – не хочу! Шпионаж в таких условиях просто неинтересен!»
Она подошла к столу, посмотрела на печать, протянула руку и ясно ощутила, что трогать ее ни в коем случае не следует. Всякая материальная вещь имеет свою… нет, не ауру, ауру имеют люди… вещь же, если смотреть на нее истинным зрением, имеет некий контур – доброжелательный, нейтральный или, напротив, скрыто враждебный. Например, хороший хлеб, черствый хлеб и хлеб отравленный – имеют три совершенно разных истинных контура, три отпечатка в бытии, даже если внешне ничем не отличаются.