Свобода Маски
Шрифт:
Мэтью прошагал через измученный пейзаж Каира. Карточная игра была в самом разгаре, и узники полностью отдавались процессу — как и всегда — пытаясь хоть как-то скоротать время и чем-то наполнить умы, а иначе они неумолимо приближались к смерти. Пара жалких огарков свечей давала скудное освещение. Боудри стоял в лучах фонаря, который держал, и, по правде говоря, его лицо действительно чем-то напоминало павиана. Мэтью взобрался по ступеням, получив резкий, но несильный удар по затылку за задержку, после чего его вытолкали в коридор.
— Куда мы направляемся? — спросил Мэтью, когда они проделали путь в несколько ярдов.
— Скоро узнаешь.
Молодому человеку не понравилось,
Прошлой ночью он тешил себя мыслью проникнуть в подземелье, прикинувшись простаком, но так как свечи здесь были на вес золота, как и вода, молодой человек понял, что никакого способа осветить себе путь у него не будет. Да и в любом случае… путь будет преграждать запертая дверь, которая не позволит проникнуть в камеры и осмотреть их, поэтому изначально эта затея была обречена на провал. Теория о том, что Альбион пробрался в Ньюгейт тем же путем, которым выбрались отсюда сбежавшие узники, пока вынуждена была оставаться просто теорией. Но если она верна, стало быть, часть стены действительно разрушена — от времени или подземного движения самого города. Но почему же начальник тюрьмы тогда не обеспокоился ремонтом этой камеры? Если через проход в стене может протиснуться тело человека и ускользнуть в подземный мир Лондона, почему так и не составили план ремонтных работ, чтобы такие побеги пресечь? Разумеется, начальник тюрьмы и стражники прошли путем сбежавшего узника и выведали маршрут, которым он двигался… или нет? И если это действительно именно тот путь, которым Альбион пробрался сюда, а затем наружу, откуда он о нем узнал?
Мэтью понимал, что одна из возможностей такова: Альбион и был сбежавшим узником, именно поэтому он знал, в какой камере отсутствуют камни в стене, и знал само устройство Ньюгейта.
Но оставался и другой вопрос: как Альбион прошел через, по крайней мере, одну запертую дверь, чтобы добраться до Каира? На первый взгляд казалось, что он действительно двигался, как призрак. И что было еще важнее для молодого бородатого невольника из Нью-Йорка, так это то, зачем Альбиону понадобилось выходить с ним на контакт.
У Мэтью не было ни одного предположения, но он искренне смаковал эти вопросы, которые теперь стали чуть менее насущными, потому что молодому человеку вовсе не нравилось, что его постоянно толкает вперед Боудри по этому промозглому сырому коридору.
— Я хотел бы знать, куда меня ведут, — осмелился сказать Мэтью, потому что они миновали лестницу, которая вела к секции, где содержится Даниэль Дефо и остальные.
— Будет небольшая поездка, — был ответ.
— Поездка? Куда?
— В чертов лазарет, если не заткнешь свой рот. Шагай!
Пришлось переступить через несколько тел, но иначе нужной двери было не достичь. Боудри отпер ее и толкнул Мэтью вперед. По ту сторону было двое мужчин с суровыми лицами в темных плащах и треуголках, поблескивающих от влаги. Оба человека имели при себе фонари.
— Тебя переводят, — сказал Боудри. — Отсюда в тюрьму Хаундсвич
— Переводят? Не могу сказать, что я не рад этому, но почему?
— Я не судья, не ко мне вопрос. Пришли бумаги из Олд-Бейли, подписанные главным констеблем, помощником главного констебля и судьей Арчером. Тебя забирают из Ньюгейта, но не думай, что к тебе трепетно отнесутся в Хаундсвиче. Рыбья наживка здесь, рыбья наживка там. Желаете заковать его? — последний вопрос Боудри адресовал двум мужчинам, которые, очевидно, были охранниками, присланными из конторы констебля.
— Да он тонкий, как жердь! — прогрохотал один из встречающих. — Не думаю, что он сможет нам навредить.
— Тогда он ваш, — сказал Боудри и в качестве последнего напутствия щелкнул Мэтью по уху большим и указательным пальцами.
Мэтью вывели из Ньюгейта два стража, ставшие по бокам от него, тем же маршрутом, что он сюда пришел. Во дворе ожидал черный экипаж с зарешеченными окнами. Тусклый вечерний свет был еще сильнее размыт низко стелящимся желтым туманом, который пах угольной пылью и мокрым камнем. Факелы горели вдоль стен, и их свечение причудливо играло в дымке. Воздух был влажным и казался липким, практически непригодным для дыхания.
Мэтью втолкнули в экипаж, и двое стражников сели напротив него. Судя по тому, какой у молодого человека был истощенный вид, охранники, видимо, решили даже не запирать засовы, поэтому решетка в течение поездки была опущена. Последним впечатлением Мэтью о Ньюгейте был звук, напоминавший измученный стон самих тюремных стен, хотя на деле он явно принадлежал заключенным.
— Располагайся, — сказал охранник, обладавший менее массивным телосложением. У него было узкое лицо, которое, казалось, что-то вдавливало внутрь, и началось это с рождения, потому что глаза, нос и рот располагались неестественно близко друг к другу. — Нам предстоит проехать несколько миль.
Что лишний раз говорит о размерах Лондона, подумал Мэтью. Он не мог представить себе, чтобы в черте Нью-Йорка нужно было проехать несколько миль, чтобы попасть из одной тюрьмы в другую. Впрочем, как можно предсказать будущее? Разумеется, римляне — или любая другая древняя цивилизация, заложившая первые камни на этой земле — не могли даже предположить, что этот город вырастет и станет больше, чем амбиции Цезаря. Стало быть и Петер Минёйт [2] — как и Мэтью Корбетт — не мог даже близко вообразить себе размеры Нью-Йорка через сотню лет. Город, как Мэтью понял для себя, был самостоятельным живым организмом, который мог расти и умирать, и особенной разницы с живыми существами здесь не наблюдалось.
2
Петер Минёйт — голландский политический деятель, губернатор Новых Нидерландов, губернатор Новой Швеции. В 1626 году выкупил остров Манхэттен у индейского племени Манахатта за вещи, оцененные тогда в 60 гульденов (24 доллара в то время — сумма, эквивалентная сегодня 500–700 современным американским долларам).
Лошадиные копыта стучали по каменным улицам. В окне Мэтью замечал человеческие фигуры, окутанные покрывалом тумана, слышал крики, смех и грубую музыку. Легкие мазки горящих факелов показывались то тут, то там, масляные лампы давали чуть больше света городу.
— Так ты тот самый, — вдруг заговорил более широкоплечий охранник.
— Простите? — переспросил Мэтью, отрываясь от окна.
— Ты тот, кто говорит, что видел Альбиона. Верно?
— Его видел не только я. Вся камера видела.