Свобода
Шрифт:
– Вот она какая - их свобода. Если это и есть свобода, пусть они подавятся ею. Лучше подохнуть, чем такая свобода, - слышалось повсюду.
Но самым удивительной и непонятной странностью последних лет был человек, который, мучаясь, анализировал народ, человек с нежной душой, президент, избранный партией "Свобода". Его странность и непредсказуемость некоторые объясняли человеколюбием, романтичностью, безумной любовью к родине, готовностью отдать за свободу жизнь. Его даже сравнивали с отрекшимся ото всего земного сыном Божьим.
– В самом деле, странно, -
– У этого пятидесятилетнего человека, всю жизнь проработавшего в Академии наук, отца четверых детей, Бог с ним - со всем остальным, но даже своей квартиры нет.
Говорили, что он никогда и не думал о квартире, и не старался даже получить ее. Что до прихода к власти его семья жила в одном из глухих сел, у его матери, а сам он скитался по чужим квартирам, а чаще по общежитиям, и не было у него ничего, кроме поношенного, давно выцветшего черного костюма с обтрепавшимися брюками и старинных книг по истории.
– Как научный работник он не состоялся, - утверждали ученые.
– Если ты языковед, то зачем лезешь в историю? Да и там он ничего толкового не сделал. Вместо того чтобы изучать, анализировать выбранный исторический период, он выискивал в рукописях какие-то факты, события и, придав им художественную форму, раздувал, преувеличивал, усложнял их значение, словно старался опоэтизировать все. Наверное, это от большой любви к литературе. Это было странное, новаторский симбиоз - тяготеющий к литературе востоковед, изучающий историю. В результате возникало что-то совсем не понятное.
Если все, что происходит в стране за последние годы - результат программы "Свободы", придуманной для собственного успокоения этим болезненным, нищим ученым, то выходит - это очень сильный человек. Потому что так долго беречь и лелеять свои юношеские мечты, чтобы, дождавшись удобного момента, реализовать их, всколыхнуть всю страну, поднять многомиллионный народ, прогнать одного за другим трех правителей, чтобы самому сесть в президентское кресло - все это было бы не по силам слабому, жалкому, болезненному человеку.
А кое-кто утверждал, что он не имеет никакого отношения к набиравшему силу народному движению. Оно, это движение, подобно весеннему дню, когда вдруг неожиданно сверкнет молния, загрохочет гром и с неба хлынет дождь. Это было восстанием разъяренного народа, чьи права долгие годы попирались, земли тайком, по частям отдавались врагам. Восстание и стало питательной средой для идей этого мечтателя, они вдруг - в силу законов природы ли гроз, молний, унылых дождей, пронизывающих ветров - или еще чего-то там, вдруг обрели плоть и кровь.
– В первые дни митингов его на Площади не видели, - говорили студенты.
– Он, кажется, вообще и понятия не имел о том, что происходит, у него, говорят, есть привычка на целые дни или даже месяцы куда-то исчезать. Вот он, по слухам, дни и ночи проводил в пыльных архивах. Иногда даже ночевал там. Рассказывают даже, что как-то охранник института накануне праздников запер архив, и только на третий день вспомнил вдруг, что три дня назад этот бедный научный сотрудник вошел в архив. Не помня себя, охранник
– Не начнись народное движение, захватившее всю страну, этот "мотылек науки" до конца жизни копался бы со своими теориями в заплесневелых архивах, среди пожелтевших от времени и пыли бумаг, собрал бы десяток человек и вел бы при свечах какой-нибудь подпольный кружок, а потом, состарившись в этих архивах один на один со своими мечтами и видениями, в один прекрасный день умер бы прямо на пыльных рукописях, - посмеивались сотрудники института.
– Ну, невозможно понять - правильно он делал или нет, - раздражались люди.
Стоило ему придти к власти, как он чуть ли не на следующий день заключил договор с соседней страной и купил для города новенькие двухэтажные автобусы со встроенными магнитофонами.
Вместо того чтобы платить компенсацию за продукты, подорожавшие в десять раз, он в пять раз снизил плату за проезд в городском транспорте. Как будто это единственное, чего нам не хватало для полного счастья, ворчал народ.
– Если ты обалдел от дороговизны, не знаешь, как справиться с нищетой, если уже нервы твои на пределе, садись в эти дешевые и удобные автобусы, катайся по городу, глазей по сторонам, слушай музыку, и тебе полегчает.
Другие считали это очень гуманным шагом президента. Поговаривали, что к концу рабочего дня в этих дешевых, душных автобусах находили двух-трех человек, умерших от голода, духоты или просто от внезапно подскочившего давления. Для желающих умереть эти автобусы были своеобразными музыкальными, поэтичными залами прощания с жизнью.
– И для сотрудников Министерства оборона они были удобными. Как только число погибших на фронте превышало все мыслимые и немыслимые границы, безмерно занятым работникам министерства не надо было бросать все дела, обходить дома, раздавать призывные повестки, вылавливать уклоняющихся. Достаточно было заменить водителя и маршрут автобуса, отъехать подальше от центра, высадить всех женщин и детей и далее ехать под музыку прямо на фронт.
Впрочем, поговаривали, что президент, производящий на первый взгляд впечатление простодушного человека, поэта-романтика, на самом деле не так уж прост. Что у него своя, глубокая политика. Например, на правительственных совещаниях, конференциях по сельскому хозяйству на трибуне вдруг возникала худая, кажущаяся почти невесомой фигура президента. Он начинал говорить о недостатках в области разведения крупного рогатого скота, затем вдруг переходил к литературе, оттуда - прямиком к поэзии, затем часами читал печальные стихи средневековых поэтов, анализировал их. Обалдевшие от его "заскоков" работники аппарата, министры, районное начальство с пересохшим горлом часами внимательно слушали эти полые глубокого философского смысла стихи. Кто посообразительней и изворотливей находил в них какие-то намеки, запоминал, а после совещания уже в своих кабинетах ломал голову, стараясь понять, что же хотел сказать президент.