Свобода
Шрифт:
— Ты не любитель вина, — сказал Рэй Уолтеру.
— Наверное, я мог бы его полюбить, если бы захотел, — ответил тот.
— Это недурное амароне, попробуй.
— Нет, спасибо.
— Ты уверен? — Рэй помахал бутылкой.
— Да, он уверен! — воскликнула Патти. — Он всего лишь четыре вечера это твердит! Алло! Рэй! Не все хотят напиваться, хамить и пошлить! Некоторым нравится просто вести взрослые беседы, а не отпускать пошлые шуточки два часа кряду.
Рэй ухмыльнулся, как будто его это все только насмешило. Джойс надела свои очки для чтения, чтобы заглянуть в десертное меню, Уолтер покраснел, а Эбигейл, нервно дернув головой и нахмурившись, повторила:
— «Рэй»? «Рэй»? Теперь мы будем называть папу «Рэй»?
На следующее утро Джойс дрожащим голосом обратилась к Патти:
—
Два месяца спустя, во время выпускного вечера Патти, Рэй, с трудом подавляя ухмылку, заявил:
— Уолтер так покраснел, пока говорил о росте, господи, я боялся, что его удар хватит.
А полгода спустя, на единственном Дне благодарения, который Уолтер и Патти имели глупость провести в Уэстчестере, Эбигейл спросила Патти:
— Как дела у Римского клуба? Вы еще не вступили в Римский клуб? Вы уже знаете все пароли? Уже сидели в кожаных креслах?
Всхлипывая в аэропорту Ла Гуардиа, Патти сказала Уолтеру:
— Ненавижу свою семью!
И Уолтер ответил по-рыцарски:
— Мы создадим свою собственную семью!
Бедный Уолтер. Сначала он выбросил из головы свои актерские и режиссерские мечты, чтобы иметь возможность помогать родителям деньгами, а как только его отец умер, тем самым освободив его, он объединился с Патти, оставил свои планы по спасению планеты и пошел работать в «3М», чтобы дать Патти возможность сидеть с детьми в чудесном старом доме. Все это произошло практически без обсуждений, само собой. Его воодушевили ее планы, и он посвятил себя ремонту дома и противостоянию ее семье. Только годы спустя — когда Патти стала разочаровывать его — он стал более терпимо относиться к Эмерсонам и настаивать, что ей повезло, потому что она единственная спаслась с тонущего корабля, единственная выжила. Он говорил, что Эбигейл, которой приходилось питаться объедками чужих эмоциональных пиршеств на острове скудости (имелся в виду остров Манхэттен!), следует простить стремление перевести разговор на себя, чтобы насытиться чужим вниманием. Он говорил, что Патти следует пожалеть своих сестер и брата, а не обвинять их за то, что у них не было ни сил, ни везения спастись, — за то, что они были так голодны. Но все это случилось много лет спустя. Первые годы он был совершенно ослеплен любовью к Патти, она была непогрешима. И это были очень счастливые годы.
Амбиции Уолтера никак не были связаны с его семьей. К моменту их знакомства он уже победил в этой игре. За покерным столом Берглундов ему достались все тузы, кроме, возможно, внешней привлекательности и умения обращаться с женщинами (последний туз достался его старшему брату, который сейчас живет на содержании у своей третьей молодой жены). Уолтер не только знал о существовании Римского клуба, читал трудные романы и ценил Игоря Стравинского, он мог запаять стык медной трубы, умел столярничать, различать птиц по голосам и заботиться о женщинах с проблемами. Он был абсолютным победителем в семье и потому мог позволить себе регулярно навещать родственников и помогать им.
— Теперь, наверное, следует показать тебе, где я вырос, — сказал он Патти на автобусной станции в Хиббинге, где встречал ее после долгого путешествия из Чикаго. В седане его отца окна запотели от их жаркого и тяжелого дыхания.
— Я хочу увидеть твою комнату, — сказала Патти. — Я хочу видеть все! Ты чудесный.
После таких слов им пришлось еще некоторое время целоваться, прежде чем Уолтер снова забеспокоился.
— Как бы то ни было, мне неловко вести тебя к себе.
— Не стесняйся. Видел бы ты мойдом. Это вообще дурдом.
— Да, но у нас-то ничего похожего. Просто трущоба в «Ржавом поясе». [38]
— Так пойдем. Я хочу все увидеть. Я хочу с тобой спать.
— Звучит здорово, — сказал он. — Но маме может не понравиться.
—
— Это можно устроить.
По правде сказать, «Шепчущие сосны» подействовали на Патти отрезвляюще и на секунду заставили ее задуматься, правильно ли она поступила, приехав в Хиббинг; это поколебало спокойную уверенность, с которой она сбежала к парню, не сделавшему для нее того, что сделал его лучший друг. Снаружи мотель выглядел не так плохо, к тому же на парковке стояло ободряющее количество машин, но жилые комнаты за офисом были совсем не похожи на Уэстчестер. Они пролили свет на дотоле невидимую вселенную благополучия, на благополучие ее собственной жизни в пригороде, и она почувствовала неожиданный укол тоски по дому. Ковры количеством дырок напоминали губки, а полы имели ощутимый уклон в сторону бухты, что была за домом. В гостиной, служившей заодно и столовой, в пределах досягаемости от дивана, на котором Джин Берглунд читал свои рыбацкие и охотничьи журналы и смотрел все каналы, которые местная антенна (привязанная, как Патти выяснила наутро, к обрезанной сосне за выгребной ямой) была способна поймать из близнецов — Сент-Пола и Миннеаполиса — и Дулута, стояла зубчатая керамическая пепельница размером с покрышку. Крохотная спальня Уолтера, которую он делил с младшим братом, располагалась в самом низу склона и периодически отсыревала из-за испарений, поднимавшихся от бухты. По середине ковра бежал липкий след изоленты, которую Уолтер в детстве налепил, чтобы отгородить свои личные владения. Все полки были уставлены свидетельствами его насыщенного детства: скаутские справочники и награды, полное собрание адаптированных биографий президентов, отдельные тома Всемирной энциклопедии, скелеты мелких животных, пустой аквариум, коллекции марок и монет, научный термометр/барометр с проводами, протянутыми за окно. На покоробившейся поверхности двери висела пожелтевшая от времени самодельная табличка, на которой красным карандашом было написано: «Не Курить!». «Н» и «К» были кривоватыми, но вызывающе высокими.
38
«Ржавый пояс» — промышленный регион на северо-востоке США, включающий в себя штаты Иллинойс, Индиана, Огайо, Мичиган, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Мэриленд и Западная Вирджиния.
— Мой первый акт неповиновения, — сказал Уолтер.
— Сколько тебе было? — спросила Патти.
— Не знаю. Десять, наверное. У младшего брата была ужасная астма.
Снаружи шел ливень. Дороти уснула в своей комнате, но Уолтера и Патти по-прежнему снедала похоть. Он показал ей «комнату отдыха», устроенную его отцом, — на стене висело чучело судака впечатляющих размеров — и фанерно-березовую барную стойку, которую они построили вместе с отцом. Пока Джина не положили в больницу, он простаивал за этой стойкой целыми днями, дымя сигаретой и выпивая в ожидании, пока его друзья закончат работу и дадут подзаработать ему.
— Это я, — сказал Уолтер. — Здесь я вырос.
— Хорошо, что ты здесь вырос.
— Не очень понимаю, о чем ты, но ладно.
— Я просто так тобой восхищаюсь.
— Это хорошо. Наверное. — Он подошел к панели с ключами. — Как тебе комната 21?
— Хорошая комната?
— Примерно такая же, как и все остальные.
— Мне как раз двадцать один. Так что отлично.
Комната 21 состояла из потертых и полинявших поверхностей, которые, вместо того чтобы отремонтировать, на протяжении десятилетий подвергали бурной эксплуатации. Сырость была заметна, но не слишком. Кровати были низкими и не особенно широкими.
— Можешь не оставаться, если не хочешь, — сказал Уолтер, ставя ее сумку. — Утром я могу отвезти тебя на станцию.
— Нет! Все в порядке. Я не отдыхать приехала. Просто хотела увидеть тебя и помочь тебе.
— Хорошо. Я просто боюсь, что не тот, кто тебе нужен.
— Так не бойся.
— Но все же меня это беспокоит.
Она заставила его лечь и постаралась успокоить его своим телом. Вскоре, однако, в нем опять забурлило беспокойство. Он сел и спросил, зачем она поехала с Ричардом. Она надеялась, что он не задаст этот вопрос.