Свободна
Шрифт:
Кузнецов набрал короткий домашний номер.
Я ждал наблюдая. Я превратился в слух. Я всё готов был сделать, лишь бы убедиться, что Василиса там от боли помешалась, ошиблась, что угодно, только бы не Кузнецов. Потому что тогда это бы означало, что я привёл его в наш дом. Я их познакомил. Я подверг Василису опасности.
— Мам, где Матвей? Нет, не нужно. Просто показалось, что я видел его на площади. Ладно. До вечера. Только хлеб? Молока не нужно? — договорив с матерью, словно всё ничего, Кузнецов опустил трубку и полез за мобильным, бросив в мою сторону короткий взгляд. — Покурить бы.
— Я тебе сейчас зубы выбью, — озвучил я своё желание, едва сдерживаемое.
— Ещё минута, —
После второго звонка Кузнецов мне всё объяснил. И вроде бы стало легче, но один чёрт я привёл майора в наш дом, а он за собой притащил беду.
Узнав краткую историю Кузнецова, и я готов был отдать всё за сигарету, но не шанс узнать, как Василиса. После случившегося было самым важным узнать, что она наверняка выкарабкается. И пока я не мог курить, я мог немного отвлечься на разговор с майором. Тот совсем сник и никуда особо не торопился, невзирая на ситуацию с его родным братом, ударился в подробности.
— Первый раз он напал, когда нам было по восемь лет. Была зима, мы пришли кататься на горках. И я не знаю они врачи говорят, что маньяками не рождаются, другие уверяют, что это от рождения и можно даже как-то по томограмме головного мозга отследить. У всех маньяков она схожа. Нужен толчок. Одна из местных девчонок, таких дылд что в свои пять больше, чем пацан-подросток в тринадцать, она столкнула его с горки. Он упал, ударился сильно головой. Тогда-то Матвей и стал таким. Уже на следующий день он стащил с кухни нож и ударил эту девочку в спину. Потом в подробностях рассказывал, как, оказывается, легко это сделать. Она выжила, а Матвею ничего. Ребёнок. Разве что на учёт поставили в ПДН и унизительный факт того, что его обидчица жертва, а он прослыл во дворе психом, и я заодно лишился всех своих друзей. Мама тогда ничего не стала предпринимать, закрыла глаза и старалась не обращать внимания на манию Матвея к ножам и кровь на его одежде принимала за что угодно, только не за кровь. Годам к двенадцати на его счету было достаточно жертв для маленького кладбища животных. Его первой и, я надеюсь, единственной человеческой жертвой стала наша соседка. Её звали Василисой, милое прозвище Лиса и он за ней ухаживал, но она его отвергла. Да, вот такое совпадение, две Лисы-Василисы на один наш маленький городишко многовато. Согласен. Брат и тогда был неосторожен, зарезал её во дворе у всех на виду. Потому-то его и признали невменяемым. На суде всё твердил, Лиса должна умереть. Отправили в психушку, а после десяти лет выпустили на домашнее лечение. Мама оформила опекунство, но постоянно нарушала условия. Она не должна была его выпускать из дома без сопровождения. Чувствую себя виноватым. Я всё ему рассказывал, он так скучал в четырёх стенах словно в тюрьме, да и под таблетками он был не опасней золотой рыбки. Видимо, таблетки он прятал. А я не смог связать эти головы и своего брата. Я уходил на работу он спал, я приезжал с работы он спал, а в выходные то что я видел, больше напоминало мне овощную запеканку, не желе разумного человека.
— Брат, похожий на тебя как две капли воды и психопат. Такого даже в фильме не всяком увидеть можно, не то что в жизни представить. И всё равно я не пойму, как он умудрился подсунуть нам в дом эти головы?
— Возможно, сделала дубликат выкрав на свадьбе связку? Не помнишь? Я был на вашей свадьбе? Ты меня приглашал, но я был по уши в делах.
— Я так надрался там, что не помню самого себя, — убито признался я, всё ещё не в силах переварить случившееся.
—
— Нет, ты езжай. Ты там нужнее, мама твоя, наверное, сходит с ума. Я нормально и не думаю, что это скоро.
— Хорошо, тогда на телефоне. Ещё увидимся и если сможешь, то прости, я так или иначе, всё равно виноват. Сначала растрепал психически больному брату то, что был не должен говорить, затем не связал те головы с ним, хотя изначально же сам и считал, что это дело рук больного на голову маньяка, — прося прощения, майор посыпал голову пеплом, и я кивнул, лишь бы он скорей свалил.
Смотреть на его рожу было невмоготу, потому что у напавшего на Василису была такая же морда.
После ухода Кузнецова я закрыл глаза и просил у высших сил сжалиться над нами и подарить нам уже спокойную жизнь. Но куда там. Вместо этого на меня наслали злющую медсестру.
— На подоконнике сидеть нельзя, — проскрипела она, глядя на меня так, словно я огромная заноза в её пятке.
— Здесь больше некуда присесть, — заметил я, не сдвинувшись с места.
Рука в гипсе ныла с каждой секундой всё сильней и не осталось никаких сил, чтобы стоять.
— Верно, потому что вас здесь вовсе быть не должно, — резонно заметила женщина.
— Я заплатил тем врачам, которые меня сюда провели, но не вам. Мне, кажется, это несправедливо. Сколько вы хотите, чтобы я мог быть здесь?
— Послушайте, не всё в этом мире продаётся и покупается, — осадила меня женщина с очень уставшим взглядом. — Но вы можете здесь остаться, только слезьте с подоконника. Кто у вас там?
— Жена, — ответил я и выполнил её просьбу.
Я встал у стены, ощущая всю тяжесть свалившегося на меня груза вины, буквально физической болью на собственных плечах.
— Сегодня работает хорошая бригада, больше мне вас нечем утешить. Но, вы можете сесть на пол, — подсказала медсестра, без тени улыбки, всё с той же усталостью.
— Точно.
Я просидел на полу больше шести часов. И чем дольше длилась операция, тем сильней я боялся потерять Василису вновь. Когда всё не так серьёзно, столько операции не длятся.
— Хирург идёт, — шикнула мне медсестра, когда дверь операционной бесшумно раскрылась.
Я подорвался с места и кинулся к хирургу, желая узнать, как всё прошло. Желая слышать, что с Василисой всё будет хорошо.
— Вы муж той женщины, на которую напали? — спросил он.
— Да.
— Ну идёмте, я вам по дороге всё расскажу. Значит так, не стану вас грузить медицинскими терминами, у меня после операции нет на это сил, ещё документы заполнять.
— Скажите проще некуда, она выживет? — спросил я прямо, ощущая, как горю изнутри, словно ад доставили прямо в меня.
Да ладно! Я столько не грешил!
— Ранения слишком серьёзные, много ударов пришлось на лёгкие. Есть опасность, что она умрёт именно из-за этого. Сейчас её введут в состояние искусственной комы и подключат к аппарату ИВЛ. Трое суток выдержит, вероятность что выживет восемьдесят процентов при отсутствии инфекции. Но в любом случае восстановление будет тяжёлым.
— Я могу её увидеть?
— Нет. В реанимации посещения запрещены. Да и смысл? Она без сознания, лучше документы её привезите, можно завтра, после того как выспитесь, — с этими словами хирург подтолкнул меня к дверям лифта.
— Стойте! Оставьте свой номер, я вам позвоню, если что, — окликнула меня медсестра и диктуя ей номер своего мобильного, я поймал себя на мысли, что не хочу его ей оставлять.
Мне предстояло вместе с Василисой выдержать эти трое суток комы.