Свободное падение
Шрифт:
Каримов был вовсе не фанатиком, он был жестким прагматиком, а коммунистический режим научил его лгать, чтобы выжить и менять свои убеждения так же легко, как хамелеон меняет свой цвет. В две тысячи пятом году именно здесь, в Андижане, состоялись массовые беспорядки, подавленные правительственными войсками – по митингующим открыли автоматный огонь, солдаты добивали раненых. Соединенные Штаты Америки тогда прекратили всяческие отношения с Узбекистаном и включили его в список стран – кандидатов на демократизацию. Каримов пришел к русским, они поверили ему и дали денег через СНГ, а русская сотовая компания МТС начала развивать здесь бизнес. Однако через пять лет стало понятно, что в Афганистане война ничем хорошим не закончится, надо решать, как быть дальше. Разумным выглядело занять позиции по линии бывшей советской государственной границы, уже укрепленной, и создать несколько американских военных
Да, Узбекистан был богаче. Дорога, на которой они стояли, была расположена в самом Андижане и была прилично замощена, были видны следы кусочно-ямочного ремонта, но ям не было. Между полосами дороги был высокий, больше четырех футов, стальной забор, видимо, чтобы не перебегали через дорогу где попало. С той стороны, где они стояли, Алексу было видно здание банка. Угловое, высокое, сложной архитектуры, этажей пять в высоту, полностью облицованное стеклопанелями золотистого цвета. Вывеска гласила: Наманган-банк, она была на английском языке.
Сложнее было с машинами. Ни один из них не был ни разу в Узбекистане и не знал, как тут с машинами. В Кыргызстане с машинами было как везде в этих краях – старые советские, новые китайские, подержанные японские, изредка дорогие «Мерседесы». А тут все машины были одного вида. Белые, часть из них – это маленькие, белые микроавтобусы, в которых непонятно как может поместиться шесть человек – японцы, наверное, помещаются. Потом маленькие, тоже белые хэтчбеки, поновее – европейские «Шевроле» местной сборки и больше всего – каких-то старых по дизайну, но новых и чистеньких автомобилей-седанов. Похожих на советские, но явно не советские. Тэд пошутил, что на такой, наверное, его мама ездила, но было не смешно. Машин было немного, в толчее не затеряешься – и они со своим серебристым джипом были как прыщ на заднице…
– Эй, – снова сказал Тэд, – я тут вспомнил один анекдот, его Рейган рассказывал на выборах восемьдесят четвертого года…
– Ты что, уже достаточно взрослый, чтобы голосовать на выборах? – пошутил Алекс. – По виду так и не скажешь.
– Нет, я просто коллекционирую анекдоты, чтобы налаживать отношения с местными. Так вот – суть анекдота в чем. Россия, восемьдесят пятый год. Русский пришел в автомагазин, чтобы купить себе машину. Все оформил, ему говорят: «Приходите одиннадцатого февраля девяносто пятого года за машиной». Русский почесал в затылке и спрашивает: «Утром или вечером?» Продавец спрашивает: «А что, есть какая-то разница?» Русский отвечает: «Да, есть. На этот день на утро я вызвал водопроводчика…». [2]
2
Рейган и в самом деле рассказывал такой анекдот избирателям на перевыборах 1984 года. И к сожалению, в СССР машины приходилось ждать годами. Мы уже этого и не помним, но это так и было.
Тэд засмеялся, но один, и его смех угас, как свеча на ветру.
– Извини, брат… Я не подумал.
– Да ладно…
Бывший морской котик поежился.
– Здесь, б…, как в коммунизм попал. Только с восточным колоритом.
– Да уж… Это не он, случаем?
– Не знаю…
Один из таких седанов подрулил к их внедорожнику сзади и остановился.
– Так, повнимательней, давай…
У всех у них было оружие в сумках – и все они были готовы его применить.
Майор Итан Блэк сидел в китайском джипе на водительском сиденье, и мысли его были тоже невеселые. В отличие от его людей, обычных американских парней, которые должны были где-нибудь трудиться на полную рабочую неделю, а вместо этого играют в Джеймсов Бондов в этой срани, он был уже достаточно опытным и мудрым, чтобы понимать, что происходит, и делать выводы. Он повидал всякого – и неподвижные, змеиные глаза сирийского боевика-фанатика, за спиной которого не меньше десятка убитых американских солдат, и растерянные глаза двадцатилетнего американского морского пехотинца, который только что потерял друзей в подорванной бронемашине, а сейчас сидит в грязной придорожной канаве, по которой из зеленки хлещут огнем из «АК-47». Все здесь происходит по одному гребаному сценарию: местные диктаторы хотят жить, как живем мы, а на людей им попросту плевать. Местные диктаторы завинчивают гайки, пока их в конце концов не сорвет. А потом… потом полный п…ец бывает.
Нет выхода. Нет этому конца и края. Все, что хотят местные, – полного беспредела, и они и в самом деле этого хотят. Мы решили, что мы можем вечно жить хорошо, а они могут вечно жить плохо, и все это будет продолжаться и продолжаться. Но у нас хватило ума дать им телевизор и компьютер, и они видят, как мы живем, и ненавидят нас. Просто за то, что мы живем не так, как они. Здесь не надо искать какой-то гребаной правды, правда в том, что у нас есть много чего, чего у них нет. И они хотят прийти и отнять это. И все это будет продолжаться до тех пор, пока кто-то не нажмет кнопку и не прекратит все это разом.
Проблема в том, что он никому это не может сказать. Его просто не поймут. Гребаная политкорректность, так ее мать. Один аналитик заявил, что Гульбеддин Хекматьяр – умеренный исламист. Это Хекматьяр-то! Человек, который встал на джихад в конце семидесятых! Террорист, убийца, военный преступник, наркоторговец. Если этот умеренный – то какие же тогда радикальные? И самое страшное – осознание бессмысленности собственных действий. Он, профессиональный разведчик, не может завербовать никого, кто бы мог что-то изменить. На уровне уезда, провинции, всего Афганистана, всего мира. Никто не может. Нельзя сделать так, как англичане – разложив ИРА [3] предательством и вербовками на высшем уровне. Не выйдет. Это невозможно потому, что «Аль-Каида» и «Талибан» выражают волю людей, которые здесь живут. Не всех, но очень значительной части. Если они перестанут ее выражать – люди просто пошлют их подальше и найдутся новые борцы. Вот так вот…
3
Ирландская республиканская армия.
И этот козел не торопится…
Ему было жаль тех парней, которые сейчас с ним. Он-то уже понял, что все бесполезно, а они еще нет. Они, наверное, еще думают, что здесь что-то можно изменить. Проклятое американское мессианство. И проклятые американские политики. Неужели они еще не поняли, что здесь ничего не изменить словами, что нельзя просто прийти и сказать: ребята, давайте жить правильно, по-новому – и думать, что это то, что нужно. Надо просто оставить эту чертову землю русским. В конце концов, они тоже имеют право на свой фунт мяса. Хрен с ним, пусть строят здесь коммунизм, капитализм… что хотят. Если они тут как-то держали ситуацию семьдесят лет – пусть и дальше держат. В конце концов, Америка не может одна отвечать за все…
Ага, есть, кажется…
Белый седан, один из тех, которые колесят по местным дорогам, аккуратно припарковался сзади. Майор подвинул зеркало и положил руку на пистолет.
Местный подошел со стороны водительского места. Лет тридцати, плотный, безбородый с плоским, как блин, лицом и узкими, монголоидными глазами. Европейская рубашка с коротким рукавом, брюки. Постоянно улыбается, хотя лучше бы этого не делал. Его зубы могли привести в ужас любого американского стоматолога, но сюда современные понятия о гигиене полости рта еще не добрались.