Свободное падение
Шрифт:
– Это ты прости, – еле слышно ответил он.
Держался он спокойно, только слегка дрогнули пальцы, и он как будто стал ещё бледнее, чем обычно.
Маша пыталась придумать что-то, что помогло бы сгладить неловкость, но слов не находилось. Так и сидели, не решаясь заговорить, думая каждый о своём, глядя, как на экране мелькают картинки из чужой жизни.
Когда фильм закончился, она поднялась с дивана, сделав вид, что хочет спать, но Вадик поймал её за руку и не позволил ей улизнуть.
– Надо
– У меня есть предложение. Давай я заплачу Тане, и тебе не нужно будет в этом участвовать. Или просто отдам тебе деньги, но тогда тебе придётся незаметно исчезнуть. Таня… попсихует немного, потом успокоится – у неё есть ещё одна девчонка… Никто и не узнает, почему ты передумала…
Говорить он начал бодро, но постепенно сник и начал запинаться. У Маши было такое чувство, как бывает после праздника, когда просыпаешься в собственной постели и видишь рядом незнакомого человека.
– Ты шутишь? – ляпнула она первое, что пришло в голову.
Ответ угадала интуитивно, но не смогла поверить.
– Я хочу помочь, – попытался убедить её Вадик.
– Зачем? Я не нуждаюсь в помощи! – ощетинилась она.
– Неправда! – мягко, но решительно опроверг её утверждение Вадик. – Если бы это было так, тебя бы здесь не было.
– В любом случае тебя это не касается! – рявкнула она, сама удивляясь собственной злости. Вырвала руки из его пальцев, бросилась в спальню так, как будто он пытался её перехватить, захлопнула за собой дверь и ещё долго стояла, подпирая её собственной спиной, пытаясь понять, что же это было.
*******
«Почему?» – стоя на коленях, Маша пыталась достучаться до неба.
Всю неделю задавала один и тот же вопрос, но не слышала ответа. Возможно, потому что шесть дней заключения в бетонной коробке: без еды и сна, зародили сомнение в существовании небес.
Мир исчез, осталась только небольшая комнатка, обитая бежевым кожзаменителем, без мебели, без окон. Колючий серый ковролин на полу – сделался орудием пытки. По нему не разрешали ходить, только ползать на коленях. И ни капли свежего воздуха – только смрад немытого, измученного тела. И святоши.
Разговоры о божьей любви остались позади. Стоило Маше нарушить правила, и её признали виновной.
Старшие сёстры приходили и говорили, говорили, говорили: о грехе, вине и наказании, не желая слушать её оправдания.
Искушение.
За неделю Маша очень много о нём узнала. И о себе. О том, что дьявол управляет ею, подвергая искушению других. О том, что нет страшнее греха, чем стать соблазном.
И каждый день они молились за неё, эти женщины, что желали спасти её бессмертную душу, но лица у них
Выяснилось, что, проведя год в общине, она неправильно понимала многие вещи. Всё давалось легко, играючи. Рядом постоянно находился Костик, и во всём старался помогать. Жизнь казалась лёгкой и прекрасной.
А сейчас ей внушали, что они солдаты, призванные на войну против дьявола. Мир оказался полон зла. А она сама превратилась в сосуд, который сатана использует в своих целях, чтобы сбивать братьев с пути истинного.
Маша пыталась спорить, но её не слушали. От неё требовали покаяния и полного признания вины – в блуде и злонамеренном совращении. А она сопротивлялась. Но ослабев к концу недели от голода, начала сомневаться в том, что правильно, а что нет.
Наставницы читали ей Библию, сыпали цитатами, объясняли, увещевали, требовали. Сменяя друг друга на посту, не давали ей спать, заставляя молиться и просить о покаянии.
Она молилась, но только для того, чтобы найти ответ на вопрос: почему? Почему они так жестоки и так сурово осуждают её за ошибку?
Помимо голода и отвращения к самой себе, терзал страх. Не за себя – за Костика. Представляя его в такой же ситуации, она чувствовала ярость, и готова была броситься на тюремщиц, вырвать ключ от темницы из их рук и идти спасать любимого. Только осознание, что таким образом сделает ещё хуже, заставляло сдерживаться.
На седьмой день пришла жена пастора. И не одна, а с двумя дьяконицами, которые громко молились в сторонке, пока они беседовали. Точнее, не беседовали. Говорила Ольга Николаевна, а Маша молчала, время от времени кивком головы подтверждая, что слушает.
От бессонницы происходящее казалось нереальным. Комната плыла перед глазами. Крест на стене из коричневого дерева сделался зловеще-мрачным. По углам зашевелились тени, как будто вдруг обрели волю, и тянулись к ней, желая утащить за собой во мрак.
Сёстры подошли к ней и подняли её обессиленную с пола – она сначала обрадовалась, думая, что испытанию пришел конец. Но они принялись снимать с неё одежду, Маша попыталась сопротивляться. Ничего не вышло. Когда с неё, брыкающейся и пинающейся, стащили джинсы, она закричала. Уже не надеясь прекратить бред, в котором оказалась, а просто от отчаяния.
Дверь открылась: на секунду у неё возникла надежда, и тут же угасла, стоило ей столкнуться взглядом с холодными «рыбьими» глазами проповедника Алексея.
Он молча изучал её нагую, и не было никого, кто мог бы её защитить. Сестры натянули на неё, похожий на дождевик, балахон серого цвета. И тогда по знаку проповедника в молельню вошло пятеро дьяконов во главе с пастором.
Глядя на их торжественные лица, Маша вспомнила много раз слышанные россказни про секты и по-настоящему испугалась. Страх придал сил – она смогла отшвырнуть цепляющихся за неё женщин и рванулась к двери.