Свободное падение

Забелина Евлампия

– А родители?

– Мои? Они не против. На следующий год поженимся.

– Хорошо, – выдавила из себя Маша.

Наконец, почувствовав неладное, Костик оторвался от созерцания небес и повернулся к ней.

– Ты что, плачешь? – в его голосе звучало такое неподдельное изумление, что Маше стало смешно.

– Это от радости, – хихикнула она, не отрываясь от изучения формы облаков.

Но, к счастью, он не поверил.

– Что не так? – поинтересовался он, усадив её рядом с собой.

Маша покраснела

и попыталась отвернуться, но он не позволил, придержал пальцами её подбородок и заглянул в глаза, пытаясь найти ответ. Ей захотелось спрятаться, и она опустила веки.

– Скажи мне, – потребовал он.

– Я думала, ты меня поцелуешь, – еле слышно прошептала она, одновременно сгорая от стыда и надежды.

Он сразу же отпустил её, и Маша чуть не упала, потому что спиной опиралась на его руку. Наступила её очередь волноваться, настолько расстроенным и даже потерянным он сейчас выглядел.

Сидел прямо и смотрел уже не в небо, а куда-то внутрь себя, и видел там что-то настолько нехорошее, что Маша поняла – необходимо спасать!

Уселась к нему на коленки, заставила его обнять себя и принялась ластиться словно котенок, чувствуя, как оживают негнущиеся руки.

– Я знаю, что тебя мучает, – заявила она спустя некоторое время, когда он пришёл в себя и заставил её отстраниться, – но того, что было там, в лагере, больше не будет. Я тебе клянусь! – горячо пообещала она и легонько прикоснулась губами к его губам.

Костик на поцелуй не ответил, но во взгляде появилась надежда, смешанная с сомнением.

– Если бы я мог быть так уверен… – пробормотал он, легонько целуя её пальцы, слегка задержавшись на том, на котором весело искрилось кольцо, – ты сможешь подождать ещё год?

– Конечно. А то вдруг ты не сдашь госы, и тебя на второй год оставят, – рассмеялась она, – я тебе обещаю – я буду примерной девочкой.

Разочарование пришлось проглотить, но заплатить желаниями за спокойствие любимого казалось естественным.

– Господи, какая же я была идиотка! – прошептала Маша, поправила колечко на пальце, и снова уставилась на маслянистую поверхность воды, что сочилась между камней – та недовольно булькнула, будто соглашаясь.

Через несколько минут до неё дошло, что она не в квартире. Долго испуганно озиралась по сторонам, пытаясь понять, где находится. Картинка не складывалась. Буквально только что она стояла на кухне и пыталась отдышаться после выпитой водки, и вот она уже на улице, да ещё в Таниных джинсах, стоит на высоком арочном мостике и, опираясь на чугунные перила, смотрит вниз.

– Пить мне нельзя! – объявила она во весь голос темноте, что слоилась вокруг, растекаясь в стороны у фонарей. Маша выдохнула пару раз, останавливая близкие слёзы.

– Дура! Овца и дура! Сама во всём виновата, – обличила она сама себя.

Подумала немного, вставила ноги в завитушки, подтянулась и уселась спиной к воде. Представила себе, как летит вниз, и на душе сделалось так легко, как не было уже давным-давно. Почудилось, что речной воздух пахнет не рыбой и водорослями, а свободой.

Отпустила руки и распахнула их, открывая себя небу, и рассмеялась. Смотрела в небо, а видела саму себя, как в зеркале, которое давно не протирали от пыли.

Такой свободной, счастливой и уверенной она помнила себя в школе, до окончания девятого класса. Успела разглядеть, как теряет равновесие и бесконечно долго падает вниз, как мелкими брызгами рассыпаются осколки непрожитых дней…

Любовалась воображаемыми картинками, пока среди них не мелькнуло рассерженное лицо Татьяны, взбешённой из-за потерянных джинсов. Мозг зацепился за видение и отдал команду телу.

Спрыгнув на мост, Маша ещё некоторое время стояла, вспоминая ощущение абсолютного счастья во время воображаемого падения, потом развернулась и пошла в направлении дома, тихонько насвистывая, неизвестно где подхваченную, мелодию.

*******

Раз в три дня дверь распахивалась, пропуская в глубины девичьего царства, полного ароматов косметики, духов, лосьонов, гелей для душа – нотку уличной свежести. Выражалось это запахом мужского парфюма и появлением того, кто наблюдал за ними с «прохладным» интересом взрослого, следящего за вознёй детей в песочнице.

Он занимал диван в общей комнате, доставал ноутбук, наушники, они напоминали Маше уши Чебурашки, и наблюдал за ними, как будто делая пометки в невидимой записной книжке. Иногда уезжал с девчонками, но большую часть времени сидел и смотрел фильмы.

Украдкой поглядывая на него, Маша ломала голову, пытаясь понять, что привело его сюда – в перевёрнутый мир. Мир, который как зеркало отражал окружающую реальность, но при этом подчинялся собственным законам.

Однажды, проходя мимо, бросила в его сторону короткий взгляд и встретилась глазами. Он молча пододвинулся и похлопал место на диване рядом с собой. Не веря увиденному, Маша замерла, пытаясь сообразить, что ему нужно.

– Иди кино смотреть. Комедию, – позвал он, скинув наушники. – Или ты спать хочешь?

– Не очень, – пролепетала Маша, смущаясь.

– Вот и хорошо. Вдвоём будет веселее. Вадик, – протянул он руку.

– Маша.

Ладони у него были холодные и удивительно мягкие на ощупь, как у ребенка.

– Какая у тебя нежная кожа! – невольно выпалила она.

– Ага. Девчонки мне завидуют, – рассмеялся Вадик. – Подари себе каплю нежности, купи «Бархатные ручки»! – тоном заправского рекламщика продекламировал он, и оба расхохотались.