Свободные от детей

Лавряшина Юлия Александровна

— О, Зоя! — темные кисти взлетают, пытаясь вырваться из белоснежных манжет, опоясавших запястья оковами. — Я вас умоляю: попроще! Нас смотрят сейчас люди разных социальных слоев…

«Если смотрят…»

— Вот и объясните обычной домохозяйке, вы принадлежите к сообществу, именующему себя «childfree»? Что значит — «свободные от детей», — поясняет он в камеру. — Если не ошибаюсь, вы даже являетесь одной из основательниц этого движения в России?

— Ошибаетесь.

Нахожу взглядом другой объектив, и объявляю как бы всему миру:

— Я вообще не принадлежу ни к каким сообществам.

Не приемлю сектантства.

— Звучит резковато! Но вы же член Союза писателей?

— Член, член… Мне еще тридцати не было, когда меня приняли.

— В смысле — грехи юности?

— Я ни от чего не отрекаюсь в своей жизни.

— И если бы вам вернули ваши двадцать лет, вы точно также отказались бы от мысли завести семью.

— Заводятся тараканы и вши. А семья создается. Я, кстати, вовсе не считаю, что институт семьи полностью изжил себя или является только клеткой.

— Вы поддерживаете институт семьи… Но по вашему последнему роману этого не скажешь.

Говорить с ним все меньше желания, поясняю в камеру:

— Героиня этого романа — художница. И она всерьез хочет подняться в творчестве на настоящую высоту. Это может себе позволить только свободный человек. Сальвадор Дали с Галой не имели детей. Чехов не оставил наследников. Бернард Шоу… Хемингуэй в свое время сказал: «Дети и книги делаются из одного материала — или ты хороший отец, или хороший писатель».

Мой визави то откидывается в своем кресле, то снова бросается ко мне, кажется, в глотку готов вцепиться:

— А как же Бах, у которого было, если не ошибаюсь, двадцать детей?! А Лев Толстой?

— Лев Николаевич, между прочим, говорил, что дети — мученье, и больше ничего. А он имел право сделать такой вывод…

Мне повезло, что он сам подкинул второе имя, ведь Баха крыть нечем. Гениальная музыка и вполне успешные дети, на которых природа не дала себе отдохнуть — необъяснимо! У самого ни славы, ни денег, но — музыка! Но — любовь…

Упустив шанс, он пытается пронзить меня черным прищуренным глазом. Зачем я согласилась на этот эфир? Видела же, как здесь вытягивают жилы.

— Вы пропагандируете жизнь, свободную от каких бы то ни было обязательств…

— Обязательство — это уже не свобода.

— Но ведь с издательствами вы подписываете контракты!

Мягко поправляю:

— Договоры. Да, подписываю, но меня никто не заставляет этого делать. Чувствуете разницу? Я иду на это добровольно. И срок действия договора строго оговорен и известен обеим сторонам. Если же я рожу ребенка, то приму обязательство на всю жизнь. Для вас, надеюсь, не новость, что мать — это навсегда. Это слишком большая ответственность, которую я не готова на себя взять. А вдруг я не смогу полюбить этого ребенка? Не смогу обеспечить ему счастливую жизнь? Какой смысл давать человеку жизнь, полную нелюбви и нищеты? Нужна ему такая жизнь?

Он опять плотоядно облизывается:

— Да ведь вы не бедный человек, Зоя Тропинина! Судя по тиражам и переводам… Ваши пьесы идут во многих театрах не только Москвы, но и всей страны. Гонорары капают с завидным постоянством.

Вынуждает меня кивнуть:

— Сегодня дела обстоят так. Но кто знает, как будет завтра?

Через пять лет? Ребенка назад не родишь, если вдруг иссякнет источник дохода.

— С вашим-то воображением?

Мне хочется что-нибудь кинуть в него, чтобы встряхнуть мозги. Но я только терпеливо поясняю:

— Мы не о том говорим. Дело ведь не во мне лично. Я считаю, что те люди, что объявляют себя childfree, обладают повышенным чувством ответственности. Вводить в существующий мир беспомощного ребенка просто опасно. Не вам же рассказывать, что творится в Москве! Да и в других регионах не лучше… Детей похищают и убивают, двухлетних уже насилуют, заставляют сниматься в порнографии. Даже если не касаться таких крайностей, им всем ведь предстоит пройти мясорубку школы. Скажут ли «спасибо» сегодняшние младенцы, когда дорастут хотя бы до семи лет? А если рассуждать более глобально, то не потакаем ли мы дьяволу, вгоняя в тело новорожденного бессмертную душу?

— В каком смысле?

— В том самом, что заковываем ее в телесную оболочку.

— Да ведь Господь и создал человеческое тело!

— Вы уверены?

— А вам не кажется, Зоя, — он уже зудит разъярившейся осой, — что, подталкивая женщин к отказу от материнства, вы идете против воли Господней? Не боитесь, что он за это лишит вас вдохновения?

Я швыряю себя на спинку кресла, изображаю расслабленность:

— Не думаю, что Господу не угодны спорные мысли. Он ведь, скорее всего, только посмеивается, наблюдая за нами. Если все, что мы творим с созданной им землей, воспринимать всерьез, никакой рассудок этого не выдержит.

Как учуял мой главный страх?! Никакой цензуры не боюсь, все нравственные табу давно испепелила в себе, а то, о чем он сказал, и впрямь постоянно трусливо подрагивает в душе: а вдруг… Рассержу… Не угожу… И все. Не просто главное может кончиться, если выведу его из терпения, а единственное. Больше ничего и нет в моей жизни.

А грех за собой чувствую: несколько писем уже пришло на мой e-mail от тех чересчур доверчивых читательниц, которые готовы безоговорочно принять понравившуюся книгу как руководство к действию. Моя героиня, свободная от любых обязанностей, и потому счастливая до неприличия в окружении людей, придавленных чувством долга, разбередила ими самими до того незамеченные ранки, заставила броситься на поиски живой воды. Прочь от гнезд своих, к которым чуть не приросли хвостами или тем, что под ними. На волю, пронизанную густым ветром полей, в спасительное одиночество, в целебную тишину…

Дети, непрестанно визжащие и чего-то нагло требующие, в тех гнездах и остались вместе с разинувшими рты папашами, до того считавшими себя кем-то вроде почасовиков: заглянули вечером, посидели у телевизора, повалялись в кровати, и — снова в жизнь. Пусть их там… Сами разберутся.

Разобрались, да только таким образом, что отцы семейств мигом сдулись от укола самолюбия — насквозь. Как жить с детьми? Куда их? Зачем они вообще?!

Но моему интервьюеру с потерявшимся именем всего этого знать не обязательно. Да он и сам уже решил, что глубже копать — себе же могилу выроешь. Как щитом прикрылся банальным интересом к моим творческим планам.