Свод
Шрифт:
Только у того самого оврага, где они недавно встретили Лянге, англичанин сбавил ход и позволил себя догнать:
— Стойте! — Кричал, задыхаясь на ветру Якуб. — Остановитесь, слышите!
Ричи снова вздыбил коня и тот, остановившись, заплясал на месте. Лицо англичанина было страшным, он прятал взгляд. Казалось, ничто было не в силах разлепить его сдавленные от напряжения губы.
— Свод, — как можно мягче сказал Война, — успокойтесь! Возьмите себя в руки и расскажите, наконец, что произошло?
— Что?! — едва ли не с вызовом выкрикнул Ричи и страшно рассмеялся. — Произошло следующее: я в очередной
Едва вы вышли во двор, — продолжил Свод уже спокойнее, — она потащила меня вглубь дома. Я думал там мы сможем хоть как-то объясниться…, хотя вру, Якуб, конечно же, я вру. Я просто не смог устоять. Ещё в доме под напором её жарких поцелуев я почувствовал, что нашу с вами затею ждёт полный афронт[vii]. Мы с ней словно обезумели. Она выволокла меня через заднюю дверь и потащила к хлеву. Далее сеновал и…!
А ведь я вам говорил, Якуб, не надо было мне ехать…
[i] Взапуски — тоже, что и наперегонки.
[ii] Русские булатные сабли с несколько искривленным клинком были прекрасного качества и схожи по форме с турецкими, «турками».
[iii]«Великий наряд» — так называли русские летописцы войско Василия III.
[iv] Красная кишка— сухая свиная колбаса.
[v] Налог на собак. — В Англии многократно вводились налоги на собак. По высоте в холке, по длине хвоста и т.д. Это заставляло англичан жестоко исхитряться в желании заводить псов, используя всякие негуманные методы.
[vi] Тайник.
[vii] Афронт — неудача, посрамление.
ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 10
ГЛАВА 10
Утром того же дня, а именно четвёртого ноября 1517 года от рождества Христова сотня Степана Простова сворачивала бивак, разбитый накануне в лесу у деревни Перковичи, что в трёх верстах от Драгичина. Два дня до того они незаметно прошли берегом Неслухи[i], в обход хорошо вооружённого и укреплённого Литовского городка.
Еще второго ноября сотня Простова сожгла и разграбила небольшое имение Лещинских, что стояло в сельце Попина. Сей «борть»[ii] посоветовал опустошить Ёзеф Кравец, помощник Степана. Ёзеф и сам был из литовцев, беглый. Судьба свела его с Простовым ещё в 1514 году в битве за Смоленск, где Кравец значился наёмником, а Степан только-только тогда принял свою сотню.
С тех пор у русского сотника не было случая усомниться в правильности советов своего напарника. Тот, стервец, так умело и хитро втирался в душу новиков из Литовцев, что в недавнем пути от пинских болот многих из них приходилось даже отпускать на день к родственникам, дабы хоть немного разгрузить их переполненные далеко не боеприпасами лядунки[iii].
Нужно отдать должное Ёзефу, посоветовавшему сделать именно так. Народ охотно возвращался обратно в сотню, зная, что их прячущиеся вдали от хозяев семьи обеспечены, а те родственники, что приняли их под крыло щедро отблагодарены.
Степан был доволен. В долгом и непростом пути его сотня только окрепла. Все как один были в седле, более того, особенно разгулявшись на пинских просторах, Простов вынужден был формировать небольшой походный обоз. Сейчас и не верилось, что совсем недавно выходили они с Брянских земель налегке.
После Попина, которое его сотня сожгла дотла из-за несговорчивости панов и жителей, Простов собрался уводить людей обратно на восток, но вот закавыка, Ёзеф привёл к нему какого-то мужичка, указавшего на Перковичи.
Степан и сам не понял, зачем согласился на двухдневный переход под Драгичин. В болотистых низовьях Неслухи они едва отыскали это село. Ждать не стали, сразу обложили квёлое имение местного пана, и как водится, послали переговорщиков. Пан поступил умно, откупился. Более того, и на далее обеспечил их провиантом, узнав, что лихая русская сотня стала на бивак в лесу неподалёку...
Как уже говорилось, утром четвёртого ноября Степан приказал сниматься и готовиться к обратному пути к пинским болотам. Едва только лагерь пришёл в движение, откуда ни возьмись, появился Ёзеф, пропадавший где-то всё утро. При нём был какой-то мужик, как видно нещадно битый своей непростой жизнью и потому страшно злой на неё.
Из короткого разговора стало ясно, Кравец нашёл ещё одного указующего. Уж как Простову не хотелось снова прикидывать как вести отряд в этакую даль, это ж почитай ещё сотню вёрст, но на всё это Ёзеф ответил, что его новый знакомец Базыль, знает, как из тех далей можно добраться водой до Рассении. Плотами дней пять-семь ходу по спокойной воде. Плоты — не кони, не устают. Грузить их можно хорошо. А чем грузить, можно взять у его обидчика крестьян, пана Войны — сына Криштофа Войны, Писаря Великого Княжества Литовского и королевского подскарбия. Там де есть чем разжиться. Базыль в случае чего и соседей знает, коих тоже стоило бы «приветить».
Покумекал Степан, да всё же решился. «Конец, — как говорят, — делу венец», а хороший взяток[iv] в конце похода не помешает. К тому же, по возвращению: как станет лихой сотник бить челом перед воеводой, да как расскажет в какую даль, как и другие его вольные сотни, забрался он по его тайному заданию, думается, по достоинству оценит важный царёв слуга эдакие заслуги. А как услышит ещё, что венчает славный поход его вояк разорение важного пана, так глядишь и повысит Простова?
Ёзеф заметил огонёк одобрения в глазах своего командира, а потому оставил нового знакомца Базыля для детального обсуждения предстоящего пути, а сам отправился строить сотню и отдавать распоряжения. Степан, дождавшись, когда помощник удалится, смерил литовца недобрым взглядом:
— Ну, — лениво спросил он, — может быть, расскажешь, в чём вина перед тобой того пана, что по твоей милости может оказаться на осине? Ведь ни потерянную землю, ни поруганную честь я вернуть не смогу. Наш поход считай разбойничий. Всего наших и делов-то: пройтись по тылам литовским, да поднять побольше народного недовольства слабой рукой короля Жигимонта, что не в силах защитить свою землю даже от малых отрядов надвигающейся Руси. Народ не дурак, легко сообразит, что легче носить медведю малину, чем самому к этому зверю в пасть лезть. Ну, что молчишь?