Свод
Шрифт:
В это время сгорбленный и полуживой Война неуверенно выпрямился в седле. Он поднял голову, силясь отыскать взглядом старосту. Мокрые волосы молодого пана закрывали лицо, и Якуб был не в силах их убрать. Руки его дрожали, он медленно набрал воздуха в наполненную тупой болью грудь и с трудом выдохнул:
— Хмыза? …Вы люди Хмызы?
Бородатый мужик, что держал лошадь Патковского, обернулся:
— А хіба мы не казалі[iii] вам, малады пан...? — с хитрой ухмылкой, спросил он.
— Надо же, — срываясь на хрип от донимавшего его кашля, прошипел Война, — а я только хотел просить пана Жыковича
— Ну, дык у чым жа тады справа? — Вступил в разговор кто-то из толпы. — Якая вам розніца, каму падзякаваць? У народзе кажуць: «Хто не выцягне цябе з палонкі, таму і дзякуй»[iv]..., — эх, — слушая это, махнул рукой бородатый, — гэта ж паны, што з іх ўзяць?
Жыкович быстро сообразил, что дело имеет несколько иной оборот, чем ему представлялось вначале. Понятно, что озлобленность Войны была только побочным продуктом его нынешнего внутреннего состояния. О состоянии же пана Патковского и говорить было нечего, жизнь в его пожилом теле едва теплилась.
Так или иначе, а помощи в прояснении этой ситуации следовало просить только у новоявленных «спасителей», которых, к слову сказать, ещё час назад Жыкович с полной уверенностью относил к лагерю своих личных врагов.
Пан Станислав не долго мучил свою голову рассуждениями о том, «что лучше», а «что хуже»:
— С кем из вас я могу говорить? — уже на другой лад спросил староста, заранее предчувствуя, что лесной люд обязательно ответит на его вопрос колким словцом. Но нет. Почти тут же из толпы разбойников к Жыковичу вышел худощавый, красноносый мужик, с густыми, висящими чуть ли не до груди русыми усами. Рука его, было, потянулась к голове, чтобы снять перед паном свой дырявый колпак, но в последний момент, опомнившись, человек Хмызы лишь сильнее нахлобучил его на свою немытую голову.
— Говори со мной, — твёрдо ответил он, — косо озираясь на стоящих рядом сотоварищей. По говору было понятно, что этот человек русин.
— Что случилось с …моими друзьями? — спросил Жыкович.
Усач коротко оглянулся. Едва ли таким образом он мог увидеть стоящих позади него, однако, выглядело это так, словно он советовался с ними:
— Это, пан староста, ты у них сам спросишь. Нам, — усач снова вполоборота «посоветовался» взглядом со своими товарищами, — было сказано показать нашего человека, — он кивнул в сторону носилок. — Базыль сказал, что на этот раз Юрасик убил одного нашего, и чуть не отправил к праотцам двоих ваших. Хмыза не станет пока палить маёнтки, но велел передать, что хочет поговорить с молодым паном Войной.
Сегодня уже дело к ночи, а завтра вечером, к этому же времени, пусть пан Война и с ним не больше двух человек ждёт Базыля на этом месте…
В это время бородач подвёл панских лошадей с полуживыми всадниками к людям старосты. Жыкович, очнувшись от тяжких дум, вскинул голову, отчего с отворота его двойной шапки на задубевший от дождя суконный воротник потекла струя холодной воды:
— Что ж вы, хлопцы, — неуверенно сказал он, — куда ж пану завтра? Вы посмотрите, он же чуть живой…
Люди Хмызы подняли с земли носилки и дружно отправились обратно в лес.
— Он-то чуть живой, — замыкая их скорбное шествие, ответил усач, — а наш Яўфрэм уже нет. Бывай, пан староста,
В тот момент, когда Войну и Патковского привезли в Мельник пан Альберт всё ещё пребывал в беспамятстве, а вот Якуб хоть и с трудом, а всё же сам слез с коня и вошёл в замок. Он нашёл в себе силы даже переодеться. В это время слуги отнесли пана Альберта в одну из гостевых комнат. Жыкович, видя в каком тот состоянии, послал конного гонца в Патковицы и на всякий случай распорядился омыть его и переодеть.
Понимая, что повисшая на волоске жизнь пана Альберта в любой момент может оборваться, староста и молодой пан до появления старухи Климихи постоянно оставались в комнате, где лежал отставной судейский писарь. Едва только мельницкая шептуха переступила порог и увидела отливающее серым, бледное лицо пана Патковского, она тот час же попросила всех выйти.
Якуб и пан Станислав ушли в гостевую, где, приказав немедля принести им вина, уселись у очага. Промокший до последней нитки староста наотрез отказался от сухой одежды и только подбрасывал дров в едва тлеющий до той поры огонь. Он повесил у очага свой плащ, снял и разложил на скамье мокрый камзол. Тепло открытого огня начало делать своё дело. От мокрой одежды старосты поднимался густой пар, наполняя гостевую запахом палёной шерсти и овчарни.
Большая бутыль, принесённая Антосем, заметно потеряла в своём весе к тому времени, когда староста, наконец, решился заговорить:
— Пан Якуб, — как можно мягче обратился он к начинающему соловеть от вина и тепла молодому Войне, — думаю, вы знаете, что мне нужно сейчас услышать? Я вижу, как вам нелегко, но поймите, я не могу оставаться в неведении…
Якуб вздохнул. Было заметно, что воспоминания ему даются нелегко. Перед глазами неотступно стояла страшная, беззубая пасть Юрасика, его пустые глаза, уродливый чёрный провал вместо выгнившего носа и мокрая от трупного сока хламида…
Войну передёрнуло.
— Не думайте, — сказал он, — что мой рассказ будет особенно длинным. …Мы въехали в лес, перебросились с паном Альбертом парой фраз и тут заметили, что позади нас идёт одинокая лошадь.
Представьте себе, только въехали, а второй лошадки и обоих наших людей уже нет, словно никогда и не было. Пан судья тут же упал в обморок, а я, — Якуб едва уловимым движением повёл плечами, — поверьте, пан Станислав, уж лучше бы и мне в тот миг потерять сознание…
— Вы …что-то видели? Я имею ввиду, что-то похожее на призрака?
— Не-е-ет, пан староста, — с нескрываемым ужасом в глазах, протянул Якуб, — то-то и оно, что я видел не просто что-то «похожее» на призрака, а именно самого …призрака. — Война поставил на стол литой, медный кубок и, закрыв своё лицо ладонями, медленно растёр щёки руками.
— Это призрак, пан Станислав, — глухо произнёс он, продолжая массировать лицо, — уродливый, страшный призрак. Просто исчадье ада. Все эти байки о том, что, они, дескать, эфемерны и легки, чушь! Эти твари, как оказалось, реальны. Реальны, как мы с вами, как всё вокруг, только омерзительно страшны и …неуязвимы. Природа их страха столь сильна, что способна заставить задрожать любого.