Сводные. Дилогия
Шрифт:
— Кай, — томно улыбается. — А я Майя. Останешься?
Женские имена сыплются градом, потому что «брат» не одно и тоже, что «парень», а я бы предпочел, чтобы было иначе. Так что лучше убраться, но сначала я все-таки смотрю на Юлю. Это ее одноклассницы и ей решать, если надо я могу и потерпеть.
Юлю стоит, стиснув зубы. Счастливый вид моментально улетучился. Тоже заметила преображение после слова «брат».
— Нам уже пора, — сухо говорит. — Это за меня.
Она бросает купюру куда номиналом больше, чем стоит стакан безалкогольного лимонада, а она вряд ли что-то ела до этого. Беру ее пальто с вешалки и набрасываю на плечи, стараясь двигаться аккуратно. Не оглаживать плечи, не целовать в шею, пока стою за ее спиной. Не ставить руку на талию, чтобы отбить у остальных желание глазеть за нее. Она очень красивая, когда носит узкие джинсы, высокие сапоги и облегающие свитера. Хорошо, что надела бесформенное длинное пальто.
Мы идем на выход, держа дистанцию, потому что ее девочки обязательно будут смотреть нам вслед. Вечер долгий, а я не хочу, чтобы Юля была темой для их разговоров.
Только на улице наконец-то беру ее за руку. Она улыбается и делает шаг ближе. Веду за собой, откуда нельзя подглядывать из ресторана, и только там обхватываю руками ее лицо и наклоняюсь к губам.
Мое сердце будто стояло на паузе все это время.
Я целую ее до тех пор, пока прохожие не начинают возмущаться. Тротуар узкий, из водосточных труб течет, кругом грохочет дождь. Все спешат домой, и только нам нельзя возвращаться.
Тяну ее за собой, под крышу крытого перехода. От стен веет холодом, плесенью, а внутри двора-колодца эхом раздается перестук капель о жестяной козырек.
— Наконец-то ты пришел… — выдыхает она. — Все прошло хорошо? Я волновалась.
— Все нормально.
Про работу не говорю, потому что она многого обо мне не знает. А если узнает, то доберется, в том числе, и до корзины с цветами. Снова целую ее, потому что прошло целых три секунды с тех пор, как я делал это в последний раз.
— Поехали домой, — стонет она, переступая с ноги на ногу.
— И ты меня снова оттолкнешь? — спрашиваю о том, что было на лестничной клетке.
Появление родителей спугнуло ее. Вернуло с небес на землю. Каждый раз говорю себе, что не буду давить на нее, не буду требовать, но срываюсь.
Мне нравится, как постепенно она сдается, как борется сама с собой. Может, хотя бы одному из нас хватит ума не заходить так далеко, и лучше, чтобы это была именно Юля. Для меня ничего непоправимого не случится, в отличие от нее.
Целую ее в скулы, запрокидывая голову. Провожу губами по горячей щеке, ощущая, как она дрожит под моими пальцами. Как выдыхает прерывистый полустон.
Я действую нечестно, но не касаться и не подталкивать ее к этому я тоже не могу.
Качает головой, глядя на меня потемневшими глазами. Давит на затылок, чтобы я ближе нагнулся к ней. Вытягивается под пальцами и шепчет на ухо:
— Хочу тебя. Сегодня.
Глава 22
Бояться нечего. По вечерам отца дома теперь не бывает.
Раньше он всегда возвращался вовремя, и мы вместе пили чай, пока я дописывала уроки рядом или просто сидела вместе с ним за столом, пока он ел разогретый мной ужин. Готовил еду и оставлял ее нам в холодильнике наш повар.
Сейчас по вечерам все иначе.
Я успеваю подумать об этом, пока раздеваюсь, глядя на темную квартиру. Но долго грустить не получается. Первая делаю шаг к Каю и позволяю ему сделать так, чтобы никаких мыслей в моей голове не осталось.
Осуждать Оксану не получается. Пока есть такая возможность, нужно выходить из дома. Об этом говорят на каждом углу. Даже заядлые домоседы по горло сыты карантинной весной. Никто не знает, что нас ждет через месяц или в разгар зимы. Все чаще, обсудив мероприятия и афиши, следом люди говорят о том, что нас ждет второй затяжной зимний карантин. Одного без другого не будет.
И потому все кругом ходят в рестораны в два раза чаще, бегают в кино каждый вечер, даже в театрах, говорят, стало не протолкнуться. Замкнутый круг, который снова приведет к тому, что даже выход к мусоре будет считаться развлечением между просмотрами сериалов и бесконечными встречами в «Зуме».
Люди сыты одиночеством, как безвкусной подпорченной зимней картошкой. И копят эмоции. Словно засаливают в банки увиденные спектакли, фильмы, рестораны, общения, хватают все — без разбора. Каждая эмоция пригодится потом, когда их будет так не хватать.
Сейчас даже неважно, понравился спектакль, фильм или ресторан. Даже если никогда не были поклонниками балета, не смотрели фильмы в этом жанре, не ели еду этой кухни — сейчас все это совершенно не важно. Главное, что еще можно увидеть. Попробовать. Вообще хоть куда-нибудь выйти.
Наверное я бы поступала точно также, как мой отец и Оксана. Хотя в моей жизни и до ограничительных мер было не так много развлечений. Тренировки, тренировки, тренировки. Весной, когда другие страдали, запертые перед телевизорами, я все так же гнулась на коврике или стояла возле станка, который отец оборудовал для меня в одной из дальних комнат.
Для меня ничего ровным счетом бы не изменилось… Если бы не Кай.
Когда он рядом, я хочу, чтобы мир снова поставили на паузу. Чтобы все забыли обо мне и оставили в покое, и только он один был рядом. Я теряю голову, когда смотрю на его губы. Краснею, когда смотрю на его пальцы.
Один его поцелуй стоит десяток просмотренных фильмов. Сыгранных ролей. Выходов на сцену. Бесполезно искать новые ощущения где-то еще, когда он рядом.
Не зажигая свет, не прерывая поцелуев, мы замираем посреди коридора. Наши двери напротив. Быстрый обмен взглядами.
— Матраса так и нет, — отзывается Кай, и я тяну его в свою спальню.
Закрываю за собой дверь на защелку. И снова целую. Хочу отключить голову и не думать о том, что меня ждет.
Из всех девочек в моем классе я последняя до сих пор девственница. Я не обсуждала с ними эту тему так, как мне бы хотелось, потому что у них это случилось в том возрасте, когда я делала растяжку исключительно ради шпагата, а не для того, чтобы кого-то поразить в постели. А сейчас они обсуждают технику, мужчин, а я так далеко от этого, что решила, по сути, мне достаточно и того, что все они выжили. Значит, ничего настолько страшного не происходит.