Сводные. Дилогия
Шрифт:
Словно читая мои мысли, Кай молча и любезно наливает мне полный стакан воды из кувшина. Хочу сдержаться, но не могу. Осушаю весь и залпом. Он наливает еще.
— Что случилось? — спрашиваю. Голос звучит почти нормально.
Ненароком думаю, вдруг отец знает? Вдруг застал Кая, когда он выходил из моей комнаты? Или меня выдало что-то еще?
Отец откладывает вилку и делает глоток кофе.
— Ночью вскрыли офис. Все перевернули вверх дном. Ничего не взяли, только разбили все, что можно было. Ущерб значительный. Полиция считает, что это предупреждение. И что нам всем стоит быть аккуратными.
Осторожно киваю, нарезая авокадо на дольки. Мне очень страшно за отца. Думала, с угрозами покончено, в его сторону давно не было выпадов, но похоже, нет.
— Поэтому с этого дня, Юль, ни шагу одна. Только с Костей.
Нож дергается в моей руке, царапая тарелку.
— То есть? — поднимаю глаза на отца.
— Жаль, что у Кости прав теперь нет, — отец барабанит пальцами по столу. — Так бы я ему свою машину отдал, чтобы он тебя возил.
— Но ты ведь уже…
— Еще хлеба, Юль? — прерывает меня Кай.
Смотрю на него в упор.
Он отвечает невозмутимым взглядом. В стальных глазах ни грамма совести за ложь. Ведь в тот раз, когда мы поехали за матрасом. Отец не давал ему машину, он ее просто угнал у него!
А вчера? На ум приходят сирены, капитан Морозов и какой-то странный разговор, за которым я всеми силами пыталась уследить… У клуба ведь точно что-то случилось, а Кай неслучайно оказался рядом. И домой он нас привез на машине Розенберга!
«Да как тебе вообще верить», печатаю одной рукой под столом.
— Ладно, я поговорю с капитаном, — отзывается отец на какую-то фразу Оксаны. — Может, он вернет Косте права раньше. Учитывая обстоятельства.
Папа хмурится, глядя на экран телефона, ожившего телефона.
— Морозов? Как чувствовали, что вас вспоминали, — отзывается он в трубку.
«Доигрался?»
Кай: «О чем ты? Сама же звонила и просила приехать».
А отец уже хмурится, пытается вставить хоть слово, но капитан не дает. Отец поднимается из-за стола и шагает вдоль столовой, а после останавливается возле окна во всю стену. Медленно прячет телефон обратно в карман и оборачивается.
— Костя. Ничего не хочешь рассказать мне?
— Что опять? Что он сделал? — выпрямляется Оксана.
— Он не причем, папа. Это я. Я ему позвонила и попросила приехать.
Папа останавливает свой взгляд на мне.
— И кто тебя привез домой?
— Мы приехали на такси, — говорит Костя. — Юля позвонила мне, когда поняла, что Розенберг собирается везти ее домой пьяным.
Он ведь явно делает это для того, чтобы отец не поручил Якову всюду возить меня. Или даже запретил ему, такому проблемному, приближаться ко мне.
— Это правда, Юля?
Хочу ли я быть везде рядом с ним? Хочу ли я видеть его каждую минуту? Была ли я готова к такому, когда вчера раздевалась перед ним?
Рядом с ним я только и делаю, что лгу другим людям. Ничего не остается. Если я скажу правду, то потеряю его.
Киваю.
— Что ж… Тогда проблем быть не должно, — выдыхает отец и снова переводит взгляд на Кая. — Костя, Морозов попросил тебя подъехать в участок. Им подвезли видео с камер видеонаблюдения, да и Бестужев до сих пор там. Кому в здравом уме вообще пришло в голову угонять машину самого Бестужева? Что в этом городе вообще происходит? Совсем совесть потеряли.
Сосредоточено режу авокадо на мелкие-мелкие части на тарелке. Это совпадение. Просто случайность. Да ведь?
— Может, Костя возьмет твоего адвоката? — подает голос Оксана. — А то ляпнет что-то. Видишь, как Морозов в него вцепился…
— Пусть возьмет, — соглашается отец. — Предупрежу его. И пусть ускорит возвращение твоих водительских прав. Юль, сегодня я сам тебя на репетицию отвезу, а Костя уже заберет. Костя, не своди с нее глаз.
— Не буду, — отвечает он тихо.
***
День пролетает быстро.
Заниматься тяжело, потому что я уже выпила куда больше воды, чем следовало. Меня по-прежнему очень сушит, а Майя и девочки смотрят на меня с жалостью и держатся обособленно. Мы никогда особо близко не дружили, а теперь, похоже, и подавно не будем.
Я занимаюсь долго, выжимаю из себя все, что только можно. Но я разбита вчерашним вечером. Даже не пьянкой, а откровением Директора и своим поведение. Снова и снова смотрю на себя в зеркале и понимаю, что ничего в танце я изменить не могу.
Сначала мне нужно измениться самой.
Розенберг забегает извиниться, и я говорю, чтобы никому не говорил про машину. Яков обижается, что я его держу за дурака. Он еще раз извиняется, что все так вышло, а после уходит.
Через два часа меня просят спуститься. Внизу курьер передает мне огромную корзину с цветами.
— Поклонник завелся? — отмечает Майя, проходя мимо. — Может, кто из ментов заметил, как тебя полоскало на улице, и не смог устоять.
Все смеются.
— Платье верни из химчистки, — бросает она и уходит.
Я обнимаю огромную корзину и хочу тоже уйти, но от охраны слышу:
— Дмитриева, там брат тебя ждет.
Нет у меня никакого брата, чуть не вырывается у меня. Но я вовремя прикусываю щеку изнутри.
Кай курит на улице, глядя в телефон.
Я бы хотела остаться и тренироваться еще, но понимаю, что выше головы не прыгну. Да и после вчерашнего больше всего на свете я мечтаю оказаться в теплой постели и наконец-то выспаться.
Переодеваюсь и выхожу с корзиной на улицу.
— Давно ждешь? Надо было написать.