Сводные. Поиграем в кошки-мышки?
Шрифт:
– В смысле, куда? За тобой.
– Свободен. Дальше я сама.
– Не сомневаюсь в твоей самостоятельности, но не на улице же мне торчать. Я там расплавлюсь под солнцем.
– Могу в салоне оставить. Открою, так и быть, окошко, чтоб не задохнулся.
– Я тебе кто, собака?
– Ты приставучий репейник.
– Очень приставучий. Поэтому смирись: мне скучно, и я иду с тобой.
– Тебя не пустят.
– Спорим, пустят?
Даже спорить не буду. Молча пересекаю обдуваемую кондиционером проходную, приветственно махнув нашему
Да ладно?
Пропустили! Блин! Его реально пропустили! А я ведь была уверена, что отвязалась от настырного гада.
– Всего один вопрос: КАК?
Наш охранник из тех хмурных дядек, которые наслаждаются доставшейся им властью и очень любят "не пущать". Порой студентов даже при наличии пропуска тормозит, веля показать зачётку и доказать свою причастность к "цитадели искусств", а уж тех, кого в первый раз видит…
– Секрет фирмы. Но могу намекнуть: врождённое обаяние.
Ну-ну. Скорее бумажные, шуршащие.
– Думаю, всё куда проще. Ты просто как та глиста, что в любую щель пролезет, - разочарованно вздыхаю.
– Очень занимательно. Проводила научный эксперимент? Точно знаешь, что в любую?
Игнорирую тупой вопрос, поднимаясь на второй этаж. А там до конца по пустынному коридору, увешанному картинами выпускников. Все двери закрыты, кроме нашей мастерской. Ещё на подходе слышу голоса, народ уже собирается.
Да, согласна, со стороны это странно - тащиться в универ в выходной, но в данном случае это не добровольное начало, а официальная рокировка - перенос пар со среды на воскресенье, чтобы состыковаться с графиком натурщицы. Принято единогласно всей группой, поэтому третью неделю… вот так.
В целом, никто не против. У нас тут на постоянке царит анархия и ненормированный график: я сама частенько подзадерживаюсь, доделывая проекты.
А на заднем дворе у нас есть просто обалденная цветущая аллея, пропитанная творческой эстетикой. Сидеть там на лавочке, рисовать, попивать Мокко и наслаждаться видом - отдельная форма прекрасного. Но сегодня занимаемся строго в мастерской.
Да здравствует духота и полумрак.
– Скворец пришла, - первой примечает меня Вита: коротко стриженная брюнетка, с туннелями, пирсингом в самых неожиданных местах и забитая с ног до головы. Наша староста. Клёвая девчонка.
– И не одна… - добавляет, замечая выглядывающую из-за моего плеча любопытную моську Крестовского.
– Это кто?
– Моя мигрень, - бурчу, занимая место. Достаю из сумки сперва футляр с сепией и сангиной [1], затем папку. На мольберт ставится пока ещё набросок обнажённой девушки. Рядом ложится блокнот для черновиков.
– Рената появлялась?
– Нету ещё.
– Задерживается.
При том, что я сама опоздала чуток, встав в пробку на выезде, и была уверена, что получу втык. Но Алевтины Михайловны, нашего препода, тоже ещё нет.
– Какая
Да и не она одна. У нас в группе одиннадцать девчонок, не считая меня, и всего три пацана. Из этих четырнадцати человек догадайтесь, скольким по боку появление постороннего?
Правильно, троим. Пацанам.
– Забирай. Дарю, - снисходительно киваю на Крестовского, хозяйски бродящего по аудитории и сующего любопытный нос везде, где придётся. Вплоть до работ других студентов.
– Вау. Да у вас тут девочки голенькие, - одобрительно присвистывают, кивая Юрцу, не очень довольному вторжением.
– Не на то я учился, не на то. У меня вместо девочек были транспортиры и циркули.
А, да. Точно. Он же тоже "художник". Правда более инженерного склада ума.
– Тебе мало своих голых девочек, озабоченный? Не насмотрелся ещё?
– не могу удержаться от колкости.
– На твоих "девочек" точно не насмотрелся, - парируют ехидно.
– С удовольствием продолжу медитацию этим вечером, если позволишь.
Вот скотобаза.
– Не позволю.
– Слыхали? Единоличница! Нет, чтобы для народа стараться, во имя искусства. А ещё творческая личность.
Боже, что он несёт? Ну натурально дебил.
– Вита! Я тебе по шапке настучу!
– влетает в мастерскую рассерженный колобочек в черепашьих очках и чёлкой-пони.
– Дозвонилась я твоей подружке. Улетела она!
– Как улетела?
– не поняла та.
– Как, как. На самолёте. На Бали, чтоб её! Мужика какого-то подцепила и укатила с ним загорать.
– А договор? Она же договор подписывала.
– А что договор? Закорючка для вида. Она так и сказала: извините, но от такой возможности не оказываются.
– Охренеть, - вырывается из меня.
Три недели коту под хвост, потому что продолжать без натурщицы дальше бессмысленно.
– Ещё какое охренеть!
– Алевтина Михайловна только что не подпрыгивает на месте от досады.
– Вот сразу чувствовала, что она не надёжная! И где теперь искать новую натурщицу?
Новую? Блииин, это ж теперь всё с самого начала. И сегодня только зря приехала. Уже понятно, что лавочку можно сворач…
– А вам именно натурщица нужна? Натурщик не покатит?
– раздаётся звонкий беспечный голос, окатывающий меня ледяным ушатом плохого предчувствия.
Преподша и вовсе впервые замечает левого чела в мастерской.
– А вы, молодой человек, собственно, кто?
– приспустив на нос очки, деловито разглядывают его с ног до головы.
Особенно её заинтересовывают татухи и скулы. Причём последние та, не стесняясь, осматривает, взяв Крестовского за подбородок и повернув лицо так, чтобы на него упал свет потолочных ламп. Единственное освещение в аудитории, так как окна плотно занавешены. Чтобы не накидывать на натурщицу лишних теней.
Поправка: на не приехавшую натурщицу.