Своё никому не отдам
Шрифт:
Потом лекарь выковыривал из Гриши пулю, пробившую панцирь и сломавшую ребро, а стрельцы и Кикинцы вместе с Тыртовцами отгоняли от домов, где жили дьяки, мужиков с дрекольем и мастеровых с дубьём. На другой день слуг государевых снова вели в приказные избы под надёжной охраной — не приведи Господи, пришибут людей служилых людишки работные.
Стреляли в государя из пистоля. Когда б из фузеи или из пищали — тогда бы всё, не жилец он был. Однако, пока лежал, приходя в себя, стрелка допросили, и тех, на кого он указал, извели под корень вместе с чадами и домочадцами. Таков обычай. А потом наступило затишье. Кикин приносил на подпись указы,
Служащих, сказавшихся хворыми, заменяли солдатами, из числа грамотных, отчего прохождение дел замедлилось многократно и опять началась путаница, но на сей раз пороть за неё никого не стали, зато отмечен был отъезд многих семей из города к своим деревенькам — отбирать кормление у хворых полагалось недостойным, потому и двинулись дьяки к наделам «для поправки здоровья», что желали оказаться подальше от гневливого, как выяснилось, государя. И досадить ему хотели, надеялись заставить почувствовать, что без их поддержки не осилит он забот об управлении огромной страной.
На самом деле Гриша не гневался и не печалился. Покручинившись о том, что не озаботился вовремя разобраться со структурами, ведающими распространением его власти на всю огромную территорию, он принялся за решение очередной «задачки» — задачки по приведению в рабочее состояние машины, обеспечивающей исполнение воли государя. Для этого имелся хороший задел — приказ, ведающий сообщениями, работал устойчиво. Дядька Кондратий служащих своих от глупостей удержал. Основная масса его сотрудников получала содержание из казны, и беспокойство о кормлениях никого не воодушевило на протест.
Зато в оброчном ведомстве, в людском и служилом царила разруха. Ещё стрелецкий приказ вызывал тревогу, но там как-то быстро навели порядок сами стрельцы. Они попросили поручить им «охрану» именно этого учреждения и доходчиво объяснили поднадзорным работникам, насколько болезненно переживают, когда зерновое и огневое довольствия поступают с задержкой.
А на оброчный пришлось направлять Селима, он искусен в делах учёта, стало быть, на него и надежда. Федотка прибыл, когда по перебоям в поступлении денег понял, что что-то разладилось. Но он сразу погрузился в хлопоты заморского приказа и никакой помощи от него не чувствовалось. А симптомы оставались тревожными. Денег в казну собиралось меньше, чем обычно, и потом, направленные к местам использования, они или попадали не туда, или сильно задерживались в пути, или совсем пропадали. И воровской приказ ничего не мог с этим сделать.
Поэтому Гриша был вынужден лично заниматься делами по налаживанию работы «обессиливших» учреждений. Хуже всего обстояли дела с заменой съехавших дьяков — все знания тонкостей функционирования подчинённых им служб они увезли с собой. Немногочисленные писари и подьячие знали только свой узкий круг обязанностей, а поставленные на замещение руководителей солдаты, или приманенные хорошим окладом обыватели, не знали и того. Приходилось разбираться самому: что-то удавалось понять, что-то приходилось придумывать, — и инструктировать работничков. Случалось, и с печальными последствиями.
Благо, Кикин с папенькой подсказывали — они хоть и не знали всего, но общую картинку задавали и представляли себе конечный результат.
Кошмар этот длился полтора года. Постепенно нашлись сообразительные люди, сумевшие
А потом пришел Федотка и сказал, что состояние войны с испами и франами никто ведь не отменял. Не было ни с теми, ни с другими мирного договора, а посольства, что он отправлял к королям противостоящих им держав, вернулись не солоно хлебавши.
Ситуация в стране к этому моменту не радовала ничем, кроме стабильности. Затеянные строительства и перемены остановились. Прокладка брусовых дорог замерла, хотя движение на готовых, ближних к столице участках продолжалось. Казарменные городки не прирастали, а жили спокойной размеренной жизнью — люди в них оставались, поскольку питание и одежда выдавались, и работа у всех была, хотя жалование и задерживалось.
В многочисленных школах, которые успели наоткрывать, как-то теплился учебный процесс. Регулярные части и стрелецкие полки сокращались за счёт естественной убыли, так как приёма в них не было — не хватало средств. Что же касается отдалённых провинций, то там просто ничего не происходило — жизнь в них текла исстари заведённым порядком. Неразбериха в столице мало затронула окраины. Рыссия напоминала корабль с обвисшими в безветрие парусами и сморённой сном командой, бросившей вёсла.
Десятки тысяч земельных наделов оставались в пользовании у бояр, по старому обычаю ничем, кроме службы государю, не обязанных. Все они содержали дружины, без которых не могли ни удержать крестьян, ни собрать с них оброк. Ендрик и ближайшие окрестности столицы — вот и все области, где хоть что-то поменялось.
Вот такую картинку и «собрал» для себя Гриша, когда привёл в порядок рулевые приспособления государственного корабля.
Иван Данилович больше не пытался скрываться. Он просто написал отречение в пользу младшего сына и отнёс его… в служилый приказ. Командор Никита Вельяминов тоже не прятался больше исключительно в восточных портах — дела службы призывали его в столицу и тайна «гибели» бывшего государя и первого престолонаследника стали достоянием гласности. Поначалу об этом шептались, а потом привыкли. Заметного отклика эта новость не вызвала. Агапий регулярно докладывал, о чём ведутся разговоры между людьми и его шептуны знали, куда повернуть беседу, чтобы она не перешла в возмущённые вопли.
Гриша чувствовал себя опустошённо. Вернее переполненно. Точнее — прекрасно представляя себе практически все взаимосвязи в государстве, в которые вникал столь долго и скрупулёзно, он уже не был способен думать ни о каких переменах или улучшениях — задача поддержания равновесия, баланса занимала теперь его более всего. Он прекрасно осознавал, какие последствия будут вызваны любым действием и боялся хоть что-то изменять.
Например — попытайся он согнать с земли переставших ему служить из-за «хвори» бояр — и начнётся великая смута. Ему войсками придётся выгонять «слуг» своих с подворий, отстроенных и укреплённых не одним поколением хозяев. А ведь и соседи могут за них вступиться…
К тому же большинство бояр по-прежнему обязаны ему только выставлением в военное время дружин, что готовы исполнить, как и уряжено с их предками было ещё пращурами. А дружины эти на самом деле ему уже не очень-то нужны. Нужны ему средства на регулярные армию и флот. Те самые средства, что расходуются на эти самые дружины. Дружины, на самом деле нужные боярам, чтобы собирать оброк, но само наличие этих дружин и есть то условие, согласно которому оброк полностью остаётся в распоряжении боярина.