Своенравная наследница
Шрифт:
Элизабет долго смотрела вслед маленькому отряду. Она любила Томаса Болтона, ей будет его не хватать. Кроме того, вчера Эдмунд и Мейбл перебрались в свой коттедж. Эдмунда, все еще очень слабого, перевезли на повозке. Мейбл плакала так, словно больше никогда не увидит ни Элизабет, ни дома.
— Но отсюда рукой подать до твоего коттеджа, — уговаривала ее смеющаяся Элизабет.
— Знаю, — всхлипывала Мейбл. — Но большую часть жизни я провела в этом доме, прислуживая хозяйке Фрайарсгейта. А Эдмунд стал
— А теперь вам пора зажить своим хозяйством, приглядывать друг за другом и наслаждаться остатком дней своих, — строго сказала Элизабет.
Но в глубине души она знала, что теперь дом опустел.
Два дня назад погода была теплой. Но теперь в воздухе ощутимо похолодало. Октябрь. Не успеешь оглянуться, как придет зима. И она будет проводить долгие ночи в объятиях мужа, упиваясь его ласками.
Вернувшись в зал, она спросила Альберта:
— Где мистер Бэн?
— В конюшне, миледи.
Элизабет поспешила на конюшню. Бэн седлал коня.
— Вот и хорошо! Сегодня мы должны проверить отары на дальних пастбищах. Убедиться, что загоны подготовлены к зиме и там есть все необходимое. Думаю, в этом году отары нужно согнать на ближние пастбища. Интуиция подсказывает мне, что зима будет долгой и холодной.
— Я уезжаю, Элизабет, — тихо сказал он, затягивая сбрую.
— Когда?
Она, конечно, не так его поняла! Он не покинет ее!
— Сейчас. Сегодня. Лучше отправиться в дорогу до того, как пойдет снег. Он уже лег на вершины гор. Твой дядя уехал вовремя, пора и мне собираться.
Она не станет умолять. Не заплачет.
На сердце Элизабет лег камень.
— Почему бы тебе не остаться до Дня святого Криспина? Мы бы устроили проводы.
Он покачал головой и, шагнув вперед, крепко обнял ее.
— Я не хочу ехать. Но ты знаешь, что так надо.
Сердце ее терзала мучительная боль, и потому она сделала то, что клялась никогда не делать, если этот ужасный день настанет. Элизабет Мередит разрыдалась:
— Нет! Тебе вовсе не обязательно ехать! Ты мой муж! Как может твоя преданность отцу быть сильнее преданности мне? Я твоя жена.
— Мы поженились только затем, чтобы дать ребенку имя.
— Ты действительно считаешь, что это единственная причина? Ты же любишь меня?! — вскрикнула она.
— Да, я люблю тебя. И это не единственная причина, по которой я женился на тебе, хоть и временно, моя единственная любовь. Я сделал это потому, что больше всего на свете хочу видеть тебя своей женой.
— Но ты ставишь на первое место верность человеку, который первые двенадцать лет твоей жизни даже не знал о твоем существовании! Предпочитаешь его мне!
— Мы говорим о человеке, который принял меня в свой дом и любил, как законного сына. Да, я прежде всего обязан ему. И не делал из этого секрета,
Элизабет пыталась взять себя в руки. На мгновение она припала щекой к его камзолу, слушая мерный стук сердца. Но почти тут же опомнилась и отстранилась, глядя в его красивое лицо.
— Не уезжай, — тихо сказала она.
— Я должен, — повторил он, сжимая ладонями ее лицо. — Через несколько месяцев ты забудешь меня, милая. А через год сможешь выйти за человека, тебя достойного.
Элизабет решительно покачала головой:
— Ты глупец, Бэн Маккол, если действительно считаешь, будто я могу тебя забыть. И еще больший глупец, если вообразил, будто я смогу выйти за другого.
— Элизабет…
— Если ты сейчас бросишь меня, можешь не возвращаться. Ты понял, Бэн? Если ты уедешь, я не желаю больше тебя видеть! — жестко отрезала Элизабет.
Его руки опустились. Он молча отступил и взялся за узду. Пес выбрался из тени и подошел к хозяину.
— Никогда! — завопила она, едва он вышел из двери. — Никогда! Я ненавижу тебя, Бэн Маккол!
Бэн, уже вскочивший на коня, обернулся. В лице его были тоска и отчаяние.
— И все же я люблю тебя, Элизабет Мередит, — выдохнул он и, пришпорив коня, выехал со двора.
Фрайар бежал рядом.
Она смотрела ему вслед. И слезы, которые можно было теперь не скрывать, текли по ее лицу. Потом ее начало трясти. Элизабет, рыдая, упала на колени. Прямо в грязь. Увидев это, к ней подбежал молодой конюх.
— Мистрис, с вами все в порядке? — испуганно спросил он, поскольку никогда не видел хозяйку плачущей.
И рыдала она так горько. Совсем еще мальчишка, он все же понял, что ей очень плохо.
Элизабет положила руку на плечо мальчика и поднялась.
— Ничего страшного, — пробормотала она дрожащим голосом. — Оседлай мою лошадь, парень. У меня сегодня тяжелый день.
Конюх поспешил оседлать лошадь и проводил взглядом хозяйку, мчавшуюся вскачь, к дальним пастбищам.
Весь долгий день она делала то, чему ее учили с детства. Проверяла каждый загон, чтобы убедиться, что там есть все необходимое на зиму. Осматривала отары. Говорила с пастухами. Приказала перегнать скот на ближние пастбища.
— Я чувствую, зима будет холодной, — добавляла она, и пастухи дружно кивали.
В конце концов, она хозяйка, и кто может знать лучше, чем она?
Элизабет вернулась домой затемно, когда небесная синева сгустилась до черноты. На небе появился тонкий полумесяц.
Элизабет спешилась, отдала поводья тому же пареньку, который седлал ей лошадь, и бросилась в дом. Все было тихо, если не считать потрескивания пламени.
— Альберт! — окликнула она.
Слуга поспешил на зов.
— Да, леди? — вежливо осведомился он.