Своеволие
Шрифт:
Да и пример у него отличный был. В 1665 году (пока это еще будущее) ссыльный служилый литвин Никифор Черниговский на Лене убьет воеводу, с отрядом «воров» бежит на Амур, который маньчжуры уже «очистили» от русских. И эти «воры» восстановят Албазин. Именно они превратят его в настоящий острог, поставят острожки поменьше, возобновят сбор ясака, организуют первые поля. Именно благодаря «ворам» русские еще на два десятка лет задержатся на Амуре. А временщики Поярков, Хабаров да Кузнец на это оказались неспособны.
— Нужны, милая! Ой, как нужны! — улыбнулся Санька, радуясь,
И услышал в ответ.
— Всё равно не пущу.
Атаман нахмурился. Но Чакилган добавила:
— Одного — не пущу.
— В смысле?
— Ты в далекие земли поедешь. Там совсем другие дауры. Мы здесь — сахарча, у нас свой мир, а у них свой. Северяне гордые. Ты их не знаешь, а они тебя — и подавно. Для них все лоча одного покроя. Надо им объяснить… Ты должен взять с собой Чохар. Мы хоть и не совсем дауры, шинкэн хала, но моего отца на севере должны помнить. Галинга такой же, как они. Только лучше их всех. Так что людей Галинги северяне послушают. А Чохар расскажут им, какой ты хороший.
Дурной моментально зарделся. Чакилган не в первый раз говорила ему это. Именно это русское слово, которое нравилось ей «на вкус». Хороший. И каждый раз смущала мужа своей прямотой. Но зато смысл сказанного Санька уловил сразу. И не мог не одобрить.
«Княжна — одно слово!» — с любовью посмотрел он на свою мудрую жену.
С утра отплыли на север. Домчали на дощанике мигом — да только кочевой род пойди сыщи! К тому же, коней у них не было. Пришлось плыть до береговых Шепка, брать у них коней, рыскать по правобережью Зеи, пока не нашли становище Чохаров.
Галинга зятя с дочкой принял, в положение вошел. И людей пообещал дать. Только теперь другая проблема — дауры не влезали в дощаник, так что обещались прийти в Темноводный на конях. Вот так потерял Санька весь остаток мая и июня чуток. И Пущина уже точно упустил.
Глава 6
Мимо Кумарского плыли глубокой ночью, стараясь не плескать вёслами. Подлая луна светила изо всех сил, так что ждали за утесом, пока та не спустится пониже. Два дощаника медленно ползли вдоль дальнего от острога берега, стараясь, чтобы их не заметили.
Дурной не хотел афишировать своё путешествие.
С собой он взял 34 казака — пополам старых и новых. Зато все — лучшие бойцы, отлично снаряженные, все с кремневыми пищалями и солидным запасом порохового зелья. Медведь-Делгоро привел с собой около 20-ти батаров, тоже хорошо одоспешенных. Половина — с фитильными китайскими мушкетами. Отряд вышел маленький, но крепкий и огневой. В случае стычки с даурами — прикурить им даст.
После Кумарского распустили паруса да налегли на вёсла. Дощаники резко прибавили в скорости. Места теперь были незнакомые почти для всех. В знаменитом походе Хабарова участвовали разве что Тютя да еще два-три ватажника. Только они и помнили стоявшие на берегах Черной Реки опустевшие ныне городки. Помнили по именам разгромленных князей.
— О! Это Гуйгударов град!
— А вона Чурончин! Или Дасаулов?
— Там Атуя ставка была.
— А вон и Якса, — уверенно улыбнулся Тютя. — Тута мы Албазу и порубали.
— Где Якса? — тучный Делгоро встал из-за весла и подошел, походу распихав казаков.
— Ты… Бугай! — зароптали недовольные лоча, но чохарский «принц» их даже не слушал.
— Здэсь батка мой ратился, — произнес он, не отрывая глаза от голого берега. — Богдойца бил…
Все притихли. Дощаники сбавили скорость, но упорно ползли вверх по Амуру. Берега Черной Реки были безлюдны, не только городки, но и редкие улусы смотрелись совершенно заброшенными. Похоже, Пущин успел тут основательно нашуметь. А с ним-то и людей было — кот наплакал!
— Глянь-кося!
Дурной метнулся к правому борту. По жидкому перелеску, спускавшемуся к самой воде, мелькали тени. Какие-то люди, пригибаясь, скрытно, уходили прочь от берега.
— Руль вправо! — скомандовал атаман. — Осторожно идем.
Перелесок скрывал мелкую речушку, что впадала в Амур. А ее заросшем русле стадом тюленей сбились дощаники. Семь штук, причем, два таких огромных, что страшно представить, как такие через Тугирский волок тащили.
— Вот и сыскались «воры», — пробормотал Санька. — Делгоро, расставь дозоры вокруг! Тютя, собирай людишек для осмотра.
Все дощаники оказались негодными для плавания: где-то порублены, где-то пожжены. Естественно, никаких «воров» тут не было, равно, как и их вещей.
— Кажись, те бегунки суденышки-то и доламывали, — со знанием дела сделал вывод Митька Тютя.
— И обобрали всё они? — поинтересовался Дурной.
— Э, не, — улыбнулся дончак. — Я маю, хозяева сами всё сволокли. Вишь, с заботой всё было прибрано…
— Значит, живые они? — оживился Санька.
— Бог ведает, — пожал плечами Тютя. — Но тута их не порешили. Крови нет, мертвяков тож.
— За бегунками идти надо! — влез в разговор Нехорошко. — Тама и хозяев найдем — чую я!
— Не… — Санька сдержал бой заколотившегося сердца. — Больно темно уже. Вдруг долго идти? А нас уже увидели — на засаду напоремся.
Отряд из Темноводного вернулся на суда и отошел поближе к левому берегу Амура. Санька приказал на ночь с дощаников не сходить. С самого рассвета, оставив на бортах несколько человек, высадились на правый берег. Следы читались отлично: и вчерашние от «бегунков» и более старые.
— Много людей шло, — сообщали даурские следопыты. — И с боем шли. Кровь видно.
Ближе к обеду отряд даже вышел на какую-то дорогу, что петляла по голой низине меж заросших сопок. Неизвестный отряд с дощаников явно прошел по ней, подозревая, что все дороги куда-то да ведут.
«Куда вот только?» — задумался Дурной. И вселенная быстро дала ответ.
Полузаросшую дорожку перегородило войско. Более двухсот дауров — наполовину конные, наполовину пешие — явно ждали незваных гостей и изготовились к бою. А далеко за их спинами, где-то в полуверсте, возвышалась лысая горка со срезанным склоном. Макушку той горки оседлала небольшая деревенька. Под хлипким частоколом носились еще дауры — их число толком не определить.