Свои чужие
Шрифт:
— Жанна не желала тебе зла, — произносит Самсонов, переводя на меня свой угрюмый взгляд. — Никто не желал. Ответь ей и поговори.
— А то что?
— Ничего, — пожимает он плечами. — Это моя личная к тебе просьба.
Я облизываю губы, убираю назад непослушные пряди волос, которые вылезли из собранного пучка, когда я копошилась под сиденьем.
— Ты со всеми так, да? — спрашиваю Кирилла. — Бросаешь, перекладываешь ответственность на других. Меня оставил на попечение Жанны Леонидовны. К матери своей не приезжал после того, как её прооперировали. Только подруга к ней бегала. А мама плакала и сына ждала.
— Меня
— Тебя часто рядом нет, когда человек в тебе нуждается, — отвечаю с дрожью в голосе.
И говорю я не только о маме. О себе в том числе. Он наверняка понимает.
— Мне бежать пора, Кирилл. Катя, должно быть, заждалась, — произношу торопливо и быстро открываю дверь автомобиля, чтобы Самсонов не успел задержать меня ни на секундочку. — Спасибо, что довёз.
Глава 7
— С кем вчера гулять ходила? — спрашивает заинтересованно бабуля, переворачивая на сковороде последний блинчик.
Пахнет вкусно, по-домашнему. В животе настойчиво урчит.
— С коллегой Катей. Мы в кафе посидели, поболтали.
Я вернулась поздно, бабушка уже спала. Прокралась в гостиную, постелила на диване. Бабушку будить не стала и сразу же уснула сама.
— Тьфу ты! Я думала, на свидание ходила!
Она ставит передо мной чашку ароматно пахнущего травяного чая и садится напротив. Бабуля собирала травы сама. Возле посёлка, где я родилась и выросла, густой и богатый лес. Там и грибов полно, и ягод, и трав полезных. Стоит только войти туда — вернуться с пустыми руками почти нереально.
— Ну какое свидание, — смущённо отвечаю я. — Просто поговорили о своём, о девичьем.
— В двадцать два года, Вита! Тебе замуж пора, а ты с подружками шатаешься!
— Всего лишь двадцать два! К тому же я учусь. Какое замужество! Ты ещё скажи, что мне детей пора рожать, не то запишут в старородящие.
— Я старшего сына родила, когда в училище на кондитера училась. И ничего, справилась! Дрова колола, стирала вручную. У нас не было всего того, что вы имеете!
Я поднимаюсь с места, споласкиваю в раковине чашку. Спорить с бабулей себе дороже, поэтому оставляю эту идею. Она моя семья. Какая-никакая, но семья. В последние годы я чувствовала себя безумно одинокой, когда возвращалась в пустую квартиру и не могла ни с кем поговорить. Теперь для меня каждое утро готовят вкуснейшие завтраки. Интересуются работой и досугом. И хотя советы бабули порой раздражают, я ни за что не хочу возвращаться в своё неуютное и давящее одиночество.
— Бабуль, давай собираться, — прошу примирительно. — Скоро подадут такси.
Спустя пятнадцать минут, на заднем сиденье старенькой, потрёпанной иномарки мы едем в Подмосковье. Бабуля волнуется и постоянно разминает пальцы. Я как могу отвлекаю её от тягостного ожидания.
— Ты говорила, что Ольга, соседка моя, тебя вчера в гости приглашала…
— Приглашала, — кивает бабуля и едва заметно улыбается. — Приятная женщина. Сказала, что во вторник состоится собрание жильцов нашего дома. Будут собирать подписи, чтобы местное управление установило фонари над дорогой. Заодно обсудим дополнительные траты на уборку территории. Последний дворник уволился: заработная плата оказалась для него слишком низкой. А нового никак найти не могут…
— Прекрасно, — сообщаю, зевая от скуки. — Скажешь управдому, что мы на всё согласны.
— Ну уж нет! Мы с Ольгой поборемся за лишний рубль! Я теперь на каждое собрание ходить буду. Ишь, чего удумали — за наш счёт выплачивать зарплаты. Пусть ищут. Лучше ищут.
Признаться честно, на собрании жильцов я не была ни разу, но исправно платила всё, что требовалось.
Наша дорога проходит за разговорами. Автомобиль останавливается у высоких кованых ворот. Я расплачиваюсь по счётчику — как от сердца отрываю деньги, которые хранила на чёрный день. Если бы добиралась сюда одна, то вполне доехала бы на электричке или маршрутке, но бабушку берегу. День сегодня знойный — кожа липкая, дышать нечем. Не хочу, чтобы у бабушки случился очередной приступ.
Мы проходим на территорию детского дома. Слева находится небольшое двухэтажное здание, справа — футбольное поле, поросшее травой. Учреждение хотят закрыть, поэтому никто не торопится облагораживать территорию и устранять недочёты вроде протекающей крыши или облупившейся с торца краски.
Два месяца назад сюда попала моя двоюродная сестра Майя, после того как её родители сгорели заживо во время пожара. Они систематически употребляли алкоголь, не заметили возгорания. Бабуле не дали опеку, потому что старенькая и больная, и девчонку упекли в детский дом. Волею судьбы Майя оказалась в Подмосковье. Я третий раз её навещаю, а вот бабушка здесь оказалась впервые.
— Идёт! — радостно восклицаю, указывая на знакомый силуэт.
Майе тринадцать с половиной, и она безумно похожа на меня прошлую. Просто сердце сжимается, когда мы встречаемся взглядами. В очках, полненькая, закомплексованная, но безумно добрая и очень талантливая! Майя отлично рисует, и, когда я смотрю на её работы, дух захватывает.
— Бабушка! — Майя ускоряет шаг и первым делом обнимает не меня.
Знаю, как ей трудно здесь, потому что дети часто бывают жестокими. Сама столкнулась с этим в школе. А в детском доме всё куда серьёзнее.
— Выросла-то как! — не скрывает слёз бабуля и крепко обнимает внучку.
— Разве что вширь, — хмыкает Майя.
— И это хорошо! Не то что Вита — болезненно худая, как щепка.
Я закатываю глаза и следом обнимаю сестру. Объяснять бабушке, что полнота не равна здоровью, бесполезно.
— Как ты? — спрашиваю Майю тихо.
— Плохо.
— Потерпи, ладно? Я что-нибудь придумаю.
До сих пор помню момент, когда в автомобильной аварии умерла мама. Я осталась одна-одинёшенька в огромной и незнакомой Москве. Затем у меня появился Кирилл, и стало значительно легче. Он направлял, а я слепо следовала его советам. У Майи же нет и не было никого.
Мы проходим по аллее в беседку, исписанную краской из цветных баллончиков. Бабуля достаёт контейнеры с едой и пытается угостить внучку отбивнушками и блинами, но не тут-то было.
— Не буду, — противится Майя. — Если наши увидят, что я втихаря ото всех ем, то не поздоровится.
— Вот уж дикость! — возмущается бабуля. — Нас никто не увидит. Возьми одну!
Сестра качает головой, и я замечаю на левом виске синяк, старательно прикрытый волосами и замазанный толстым слоем тонального крема. Ноги подкашиваются, пальцы сжимаются в кулаки. Меня трясёт от негодования!