Своими глазами
Шрифт:
В каждой артели существует давний, незыблемый порядок распределения долей. Две десятины получает владелец земли. (Большинство шахт расположены на месте рисовых полей.) Одна десятина идет владельцу насоса. Еще одна — тому, кто покупал лицензию (на рытье шахты нужно получить разрешение, внеся в казну денежный залог). Остальные шесть десятин делятся пополам между главой артели и рядовыми старателями, которых он нанимает. Выходит, что те, кто непосредственно трудится в шахте, получают лишь 30 процентов дохода.
Старатели Ратнапуры очень боятся змей. Если гадюка или кобра заползает в шахту, работы приходится прекращать. По древнему суеверию в добыче самоцветов никогда не участвуют женщины. К моменту промывки гравия, накопленного за месяц, с нетерпением готовится вся артель. Промывка идет в присутствии владельцев земли, насоса, лицензии и руководителя артели. Гравий в затоплетеных корзинах промывают под струей воды круговыми движениями. На донышке корзины остается несколько невзрачных камешков, в которых очень трудно узнать самоцветы. Они похожи на рыжеватые образования, которые хирурги извлекают у страдающих желчнокаменной болезнью.
На шахте, в которую мы спускались, работали сингалы из города. Почти все они были людьми с образованием и стали старателями из-за безработицы. Хозяина артели на месте не оказалось. Он отправился в город за горючим для движка и продовольствием Еще недавно он сам работал в забое, но разбогател и теперь, как повторяли остальные, «ездит на мотоцикле». В этих словах звучала надежда на удачу. Впрочем, разбогатеть старателю непросто. Разве что украсть под землей самоцвет. Но обнаружить его среди гравия трудно. Сделать это гораздо легче, когда шахту начинает заливать водой. В такие моменты надо подниматься наверх, но некоторых старателей останавливает алчность. При тусклом свете свечи они торопливо промывают горсть за горстью. Из-за этого многие землекопы гибнут при обвалах. Гибнут еще и оттого, что артель экономит на крепежном лесе.
Со средних веков ювелирным делом, а стало быть, также куплей и продажей самоцветов на острове, как правило, занимаются «мавры» — цейлонцы арабского происхождения. Добытые камни продаются на аукционах, которые периодически проводятся в Ратнапуре. Причем покупка необработанных камней не только требует опыта и чутья, но во многом зависит просто от везения, как лотерея. Ведь камешек, сохранившийся среди гравия, — это наверняка осколок твердой породы, но совсем не обязательно самоцвет.
Когда приближается аукцион, шахты начинает лихорадить. Тем более если перед этим удалось обнаружить новый пласт гравия. Артельщики нанимают землекопов, чтобы вести работы круглосуточно. Под землей ведь все равно темно. Тут же, возле шахт, старатели и ночуют. Когда проезжаешь по долине после захода солнца, видишь дымки, курящиеся возле навесов. После того как партия камней продана, она идет на огранку. Почти вся добыча копей Ратнапуры обрабатывается на месте. Инструмент для огранки предельно прост. У ювелира нет даже мотора, который приводил бы в движение диски с нанесенными на них абразивами. Огранщик держит в руке бамбуковый прут и двигает им взад и вперед, словно виолончелист смычком. К пруту привязана веревка, которая вращает диск на вертикальном стержне. Этот диск с нанесенным на него абразивом и стачивает грань за гранью. Огранщик должен хорошо чувствовать камень. Важно так расположить грани, чтобы сточить с самоцвета как можно меньше, а достоинства его выявить как можно больше.
О происхождении цейлонских сапфиров ходит много легенд. Рассказывают о смельчаке, который отправился на божественную гору Кайласа и попросил ее обитателей хотя бы на миг показать людям седьмое небо. Тогда один из богов взял чашу с напитком бессмертия — амритой и разбрызгал его по земле. Капли священной влаги превратились в самоцветы — сгустки небесной синевы. Темный сапфир, как правило, ценится выше светлого. Однако цейлонские и бирманские сапфиры считаются лучше австралийских потому, что их синева, будучи интенсивней, не переходит в черноту, а как бы сохраняет небесный оттенок.
Время от времени полиция Шри-Ланки раскрывает подпольные организации, занимающиеся контрабандой самоцветов, их тайным вывозом за рубеж. Государственная корпорация по экспорту драгоценных камней пока еще слаба. А между тем в древности добыча и обработка самоцветов, а тем более торговля ими, считались исключительным правом царской казны. Самоцветы были важной статьей государственных доходов. Они давали средства на строительство водохранилищ, которыми Цейлон славился еще до нашей эры.
Форточка в теплице
Высокогорный курорт Нувара-Элия был для британских колонизаторов желанной отдушиной, форточкой в душной теплице. Говорят, что англичане открыли этот райский уголок на высокогорном плато во время охоты на диких слонов. Сейчас поездка в Нувара-Элию дает не только передышку от изнурительной жары Коломбо, но и позволяет получить представление о плантационном Цейлоне. Едешь по горной дороге и не перестаешь восхищаться панорамой тропического острова. Куда ни глянь — цепи гор, зеленых вблизи и голубых у горизонта. Морское побережье окаймлено рощами кокосовых пальм. Если подняться чуть выше — видишь каучуковые плантации. Заросли гевеи чем-то похожи на осиновые рощи. Эти серебристые деревья растут рядами. Примерно на высоте человеческого роста гевея начинает ветвиться. Причем ветви ее отходят от ствола под острым углом. И наконец еще выше появляются чайные плантации. Начало плантационному хозяйству на Цейлоне положили португальцы. Их интересовали прежде всего пряности, и в частности корица. Португальцы понимали, что в результате порубок заросли коричных деревьев в конце концов будут истреблены, и принялись специально выращивать их. Монополию на торговлю корицей держали в руках колониальные власти. За попытку похитить или продать хотя бы кусочек коры этого дерева грозила смертная казнь.
Голландцы, завладевшие Цейлоном после португальцев, начали выращивать на острове кофе. Тропические леса на юго-западных склонах гор истребляли ради создания кофейных плантаций. Порубки шли сразу на большой площади. У подножия горного склона выстраивалась цепь лесорубов. Они не валили деревья, а лишь надрубали их и постепенно, шаг за шагом поднимались вверх по склону. Когда целая полоса тропического леса была таким образом подрублена, где-то у вершины разом заваливали несколько деревьев. И тут начинался лесопад. Одни стволы сбивали другие, как костяшки домино. Такую массовую порубку приурочивали к сухому сезону, чтобы тут же выжечь поваленные деревья и раскорчевать пни под кофейные плантации. Итак, Цейлон мог стать островом кофе. Но в конце прошлого века от эпидемии грибка все кофейные плантации разом погибли. Для их владельцев это было бы катастрофой, если бы они уже тогда не начали заниматься культивированием чая.
Кроны чайных кустов в Шри-Ланке подрезают иначе, чем в Китае или Японии. На Дальнем Востоке чайные плантации напоминают тела гигантских драконов, спускающихся с гор. Здесь же кроны чайного куста не круглые, а плоские. Издали плантации выглядят так, словно склон горы обложили кусочками дерна, которые еще не срослись. Лишь когда подходишь ближе, убеждаешься, что каждый квадратик дерна — это на самом деле плоская крона чайного куста, площадью чуть меньше квадратного метра. На эту бархатистую поверхность наложена какая-то аппликация. Это редко рассеянные деревья, предназначенные давать незначительную дозу тени чайным кустам. Безусловно, самая впечатляющая картина в Шри-Ланке — это горные районы, сплошь превращенные в чайные плантации. Такое даже трудно вообразить: не просто возделанный чаеводами склон, не просто гора или цепь гор, а целый ландшафт, целая чайная страна, границы которой теряются за горизонтом.
Здесь по-особому доходит до сознания тот факт, что по экспорту чая Шри-Ланка уступает одной лишь Индии. То тут, то там от шоссе отходят частные асфальтированные дороги. Они ведут к чайным фабрикам и к бунгало владельцев плантаций. А на зеленых склонах рядами темнеют фигуры сборщиц. Уход за кустами — прополка, окучивание, внесение удобрений — дело мужчин. Сбор же чайного листа ведут исключительно женщины.
За спиной у каждой сборщицы висит плетеная корзина. Она держится на ремне, переброшенном через лоб. Двигаясь вдоль кустов, женщины обеими руками проворно обрывают флеши — молодые побеги с тремя листочками — и перебрасывают их за спину. С каждой группой сборщиц ходит надсмотрщик, всегда насупленный, всегда чем-то недовольный. Надсмотрщик следит не за женщинами — понукать их нет необходимости, они работают сдельно, — а за кустами. Он должен выбрать место сбора, следить за тем, чтобы молодые листочки на всех кустах были вовремя собраны. Здорово же, однако, английские плантаторы отладили свой бизнес! Выращены не только кадры управляющих, но и надсмотрщиков, которые отлично знают свое дело. И вот по частным дорогам, а потом по государственному шоссе к Коломбо движутся грузовики-фургоны. В каждом из них — фанерные ящики с чаем.